Один день Ивана Денисовича. Рассказы 60-х годов

Это невероятно грустный и честный рассказ. Ибо вот она-обыкновенная жизнь обыкновенных людей, тяжёлая и полунищая, безрадостная и немногословная. Жизнь, которая довольствуется малым, не просит лишнего, не отнимает важное. Обыкновенная, но при этом совершено удивительная.
Матрену- героиню рассказа- ценили немногие: перечисляя многочисленные ее недостатки, будь то неопрятность или же лень, нежелание что-либо менять. При этом помощью ее пользовались постоянно: бескорыстная была душа, ничего не просила взамен, отдавала все своё, с легкой душой и без тяжести на сердце. Простая была. И вот размышляешь, думаешь о Матрене, о жителях деревушке, о тараканах, убегающих по углам при ярком свете, и задаёшь себе вопрос, так ли надо жить, в этом ли счастье? В простом существовании, в бескорыстной доброте и в отказе от всех вещей на свете, в смирении и безысходном счастье? Или же это не жизнь, а так, нежелание бороться и выживать?
Так как надо? Чтобы ноги об тебя вытирали, или же самому по головам ходить ради собственного удовлетворения?
А Матрена как будто неземная. Из другого мира, спокойного, тихого и совершенно не нуждающегося. Смиренного.
И все-таки понимаешь, что вот он- настоящий человек, та самая неказистая Матрена, которая жила и отдавала, не просила и не забирала. Жила и была благодарна.

Краткие рубленые фразы - как парок изо рта на морозе, мгновенно превращающийся в кристаллики льда. Всего один день. Ни тебе начала истории, ни тебе конца. Да они и не нужны. Это не повествование о событиях жизни Ивана Денисовича. Это рассказ о его мироощущении. Все произошедшее с ним до лагеря доносится к нам, читателям, отголосками воспоминаний. Похоже, и сам герой уже не верит в прошлую свою жизнь. Что будет после заключения - тоже неясно. А пока Иван Денисович живет одним днем, каждый из которых похож на предыдущий. Всего их планируется три тысячи шестьсот пятьдесят три.

Прочитал "Один день Ивана денисовича" сразу после выхода журнала. Об этом произведении много говорили еще до его выхода, поэтому ждали его с нетерпением.
И первая мысль почте прочтения - Неужели у нас такое возможно? Трудно передать насколько тяжелое гнетущее ощущение в течение длительного срока владело мной. Только напряженная работа и моральное напряжение в связи с острой международной обстановкой в этот период постепенно сгладили это ощущение. О художественных достоинствах произведения я, например, тогда не задумывался. Все подавл.ял фактический материал, который по своему характеру был чем-то новым, отличным от того, чем нас "кормили" тогда. Вскоре хрущевская оттепель закончилась, о повести как бы забыли, а Соженицын превратился в гонимого диссидента. Но когда, много лет спустя, я вновь перечитал эту повесть, то мне бросилась в глаза ее художественные несовершенства, не литературное построение фраз, сумбурность в изложении, чрезмерное использование лагерного жаргона. да и острота содержания как бы сгладилась, поскольку к тому времени я был уже знаком с "Раковым корпусом", и отдельными отрывками из "Гулага".

Как-то на одном из предыдущих мест работы зашла речь о 90-х, которые я в сознательном возрасте не застала, однако мои собеседницы прожили их в самых различных стадиях: кто-то выживал, договариваясь с бандитами, чтобы крышевали парикмахерскую, кто-то перебивался с картошки на крупу, кто-то лишний раз не выходил из дома с ребенком, на всякий случай, зная, что у ее мужа проблемы.
А одна женщина сказала, что фигню все другие говорят, у нее в девяностые всё было в порядке, значит, и у всех так было, а у кого не было, те сами виноваты. И вот, казалось бы, причем тут это?

Просто я заметила такую закономерность, что в вопросах того же ГУЛАГа у некоторых людей идет примерно такая же реакция: тотальное отрицалово, и, как правило, это еще сопровождается репликами о том, что не надо тут порочить славу СССР, мол, в такие места попадали те, кто этого заслужил.
Однако лично для меня вопрос не в том, существовало ли такое (официальные документы не переплюнешь), и даже не в том, кто там находился (даже статус «политического» никак не исключает возможность совершения реального преступления).
Вопрос не в этом. Вопрос в условиях. В нечеловеческих условиях, которые хоть и варьировались от лагеря к лагерю, но общей сути это не меняет.
Особенно жутко это осознавать на фоне того, что с аналогичными явлениями в других странах (да, цели абсолютно другие, и даже сравнивать их глупо, но каркас один) боролось и руководство страны, и часть людей, которые потом в своей стране попали в такое вот трудовое учреждение, где работа на благо родины, искупление «вины» (если она есть) превращается в выживание.
И жутко, когда такие условия приравниваются к норме.

Итак, мы имеем. Один день одного человека в одном из лагерей. Подробно и со всеми деталями. Всё.

И проблема этой книги не в том, что сюжет в ней... ну никакой. Это описание повседневности человека в сложных условиях, что реально может быть интересным.
Но у этой книги очень сложный язык, она написана как будто не для рядового читателя.
И это вообще не про атмосферность. Атмосферность — это когда ты погружаешься в книгу, не продираясь через незнакомые слова на каждом шагу. Здесь же через слово спотыкаешься, даже если интуитивно понимаешь, о чем речь.
Слишком высокий порог входа, непозволительно высокий для такой короткой книги, с учетом, что не каждый еще захочет его перешагивать.

Нужны ли такие книги? Да. Точнее, книги на эту тему — да, но такие, чтобы их можно было бы читать без словаря.
Если судить по отзывам других, другие книги у автора написаны примерно так же. Рисковать не буду и автора для себя закрываю. А на эту тему найду что-нибудь нехудожественное.

Безумно понравилась задумка. В тексте описан всего один день и, читая, ты понимаешь сколько ещё осталось. Сложно передать словами эту мысль. Раньше не читала ничего подобного. Что описан всего один день и ничего лишнего - необычно и здорово.
Книга основана на личном опыте и все образы максимально яркие. Тут и приукрашивать их не нужно, оригинал, то, что стало материалом для этого произведения, изначально очень интересен. Например, читаем рассуждения бедного, чаще всего голодного, холодного и сонного зэка о еде и тепле, и после тебя некоторое время радует мягенький плед и вкус самого обычного хлеба, воздушность его мякиша. Автор настолько ясно излагает мысли зэка, что читатель заражается и некоторое время думает похоже. Это очень сильно.

Тем, кто не знаком с порядками лагерной (тюремной) жизни, а я с ними (слава Богу) не знакома, будет интересно почитать.
Повесть небольшая, написана простым, понятным языком, от лица заключенного. Всё повествование умещается в один день (от подъема - до отбоя). Что, кто, во сколько, зачем и почему происходит в местах не столь отдаленных. Не очень подробно, но определенное представление складывается.
Советую почитать тем, кому интересна тема лагерей и творчество Солженицына.
Мне понравилась, взялась после нее читать "Архипелаг ГУЛАГ". Но это уже совсем другая история...

Это - первый опубликованный рассказ Солженицына. Вызывает двоякие впечатления. Но это только потому, что "теплый зябкого разве поймет". Кажется, что жизнь заключенного сводится только к мыслям о еде и как согреться. Но в том-то и дело, что это - самый поверхностный взгляд. И да: так только кажется.

Это уже по мере чтения замечаешь, где глубина. Как за 8 лет такой жизни не научился "нахальности", как "не смог себе позволить есть в шапке", как во время работы улетали все другие мысли, а оставались лишь размышления о том, как лучше трубу наладить, "чтобы не дымило".
Один день. А было их таких 3653...

Мне рассказ очень понравился, о русской женщине с тяжёлой судьбой. Но она-то, Матрёна, принимала её такой, какая есть, никогда не жаловалась никому, помогала всем бесплатно, горбатилась на других, оставляя свой черед дел. Любила свои фикусы, колченогую кошку и грязно-белую козу. Но раз в месяц случались у Матрёны приступы, из-за которых она превращалась в" живой " труп, лежала ничком на печи, не емши и не пимши. Только одна душа (подруга ) заглядывала к ней в такие дни и помогала, чем могла.
Похоронила Матрёна всех шестерых детей ещё в младенчестве так и не узнав радость материнства.
И погибла помогая другим.