Альбер Камю. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4

У сапраўднасці мы ніколі ні пра што не забываемся.

Маляваць гэты свет, маляваць людзей і жыць з імі — справа цяжкая.

Людзі, якім даводзіцца спаць у адным пакоі, салдаты ці вязні, злучаюцца паміж сабою дзіўнаю, таямнічаю сувяззю; скінуўшы з сябе разам з вопраткай свае абарончыя даспехі і нягледзячы на ўсю сваю рознасць, яны нібыта яднаюцца ў адзінай спрадвечнай суполцы стомы і сну.

Мы появляемся на свет, обременённые грузом беспредельной неизбежности. Но в таком случае следует говорить и о столь же беспредельной безответственности.

(...) Смерть не знает ни о каких степенях и вероятностях. Всё, чего она коснулась, застывает в непоправимом окоченении.

В идеале, если бы книга была обращена к матери от начала до конца и только в конце выяснилось бы, что она не умеет читать, — да, это было бы то, что надо.

— Но я же не могу выбрать себе другого отца.
— Не можете. К счастью. Одного вполне достаточно, знаю по опыту.

Эти противоборствующие силы обычно слишком мимолетны, так что ни одна из них не может целиком взять власть над другой. Но бывает, что какая-то из них, словно срываясь с цепи, завладевает всем полем сознания; тогда ни один инстинкт, включая волю к жизни, уже не может противостоять тирании этой неодолимой силы.

Вместе с тем у Жака вовсе не возникало желания как-то изменить вое положение или иметь другую семью, он любил свою мать, такую, какая она есть, больше всего на свете, хотя эта любовь и была безнадежной. Но как объяснить, что ребенок из бедной семьи может мучиться от стыда, не испытывая при этом зависти?

Настоящая любовь — это не выбор и не свобода. Несвободно само наше сердце. Любовь есть неизбежность и признание неизбежности. И, действительно, он любил всем сердцем только неизбежное. Теперь ему осталось полюбить собственную смерть.