Наш девятнадцатый век. В двух томах. Том 1

... а между тем требовали от нее, чтоб она одета была, как и все, то есть как очень немногие.

И хочу сказать, что никто не имеет права не знать жизни. Жизнь сама тронет, коснется, пробудит от этого блаженного успения- и иногда очень грубо.

Она и без него знает и видит болезни: ей нужно знать, где Америка? Но ее Колумб, вместо живых и страстных идеалов правды, добра, любви, человеческого развития и совершенствования, показывает ей только ряд могил, готовых поглотить все, чем жило общество до сих пор.

- Да, не погневайтесь! – перебил Кирилов. – Если хотите в искусстве чего-нибудь прочнее сладеньких улыбок да пухлых плеч или почище задних дворов и пьяного мужичья, так бросьте красавиц и пирушки, а будьте трезвы, работайте до тумана, до обморока в голове; надо падать и вставать, умирать с отчаяния и опять понемногу оживать, вскакивать ночью…

• Я делаю это… почти… - сказал Райский, - вскакиваю с постели, иногда плачу, дохожу до безумия…
• Все вы сумасшедшие, как погляжу! – равнодушно заметил Аянов.

Не полагай, что так легко исправиться от пороков. Пороки обыкновенно входят в дверь, а выходят в щёлочку.

Кто ж не был молод и отчасти глуп?

...до чего может окаменеть человек!

Я удивился, не верил, чтоб в человеке могло до такой степени огрубеть сердце.

Александр долгом считал любить дядю, но никак не мог привыкнутьк его характеру и образу мыслей.

• Этот Германн, – продолжал Томский, – лицо истинно романтическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства. Как вы побледнели!..