
Зарубежная классика
vale-tina
- 683 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
К сожалению слишком слабое произведение, вообще не дает никакой информации, статья в Википедии более информативна (никогда не думала, что придется так писать). Автор описывает Бетховена как-то слишком односторонне и без глубины, хотя постоянно подчеркивает незаурядность композитора. Много рассказано о здоровье, но мало о душевных переживаниях, о связях с людьми, о материальном положении и т.д. Детство меня очень заинтересовало, но дальше было очень скучно.
В конце приведены письма Бетховена к друзьям, видны его переживания, к сожалению они не особо глубокие (мягко говоря) и вообще не интересные. (вспоминались мне "Письма к брату Тео" Винсента Ван Гога, вот там глубина попадается)...
Самым интересным фактом для меня было отношение Бетховена к племяннику и то каким он (этот племянник стал), Очень поучительно, хоть и печально.

Лев Толстой всегда меня интересовал прежде всего как человек, представляющий совершенно иную, отличную от моей, систему ценностей. Вернее, назвать это интересом было бы неправильно, скорее сие являлось необходимостью изучать вражеские составляющие, дабы знать - каким арсеналом средств этот враг располагает. Но со временем совершенно неожиданно открылся новый Толстой, который в свою очередь был не просто занимателен - он завораживал, оглушал размахом и даже заставлял сомневаться в первоначальности собственных выводов. Сообразно всему этому собственноручно было сформулировано "крайности имеют одинаковое выражение", что множество раз находило подтверждение у разных авторов в разное время и почти теми же словами. В итоге вышло нечто совершенно необычайное - Толстой, воспринимавшийся ранее как аналогичный лазутчик в стане врага (на этот раз в расположении наших войск) оказался даже не формальным парламентером, а истинным посланцем мира и согласия. Он даже не на чьей-то стороне, он выше этого. Конечно, инструментами для достижения чего-то он пользовался исключительно своими, теми, которыми наделила его природа, но это не так и важно, если прийти к пониманию самого принципа. Направление, которые было предложено Толстым, настолько всеобъемлюще в своей основе, что, зараженный его примером человек, может двигаться в другом направлении, используя собственные методы. И это также будет верно.
"Жизнь Толстого" - первый труд, читанный мною у Ромен Роллана, пытался когда-то атаковать Жак-Кристофа, пугающего своим объемом. Но с меня достаточно того, что этого автора любил Нодар Думбадзе. Вообще, взаимосвязи отношений среди предпочтений авторов в своем большинстве верны и совпадают основной своей частью. Так, например, некоторых авторов (как и рецензентов) можно с успехом использовать для того, чтобы не тратить время на чуждую тебе, маловразумительную на твой взгляд чепуху. Встретив упоминания какого-то автора у Мураками, уверенно предполагаешь, что читать его тебе не следует, кем бы он ни являлся. У Уэльбека можно брать рекомендации, отправляя их в долгий ящик - неизвестно достигнешь ли ты сам когда-нибудь такого уровня личностного одиночества. С Толстым это работает вообще на 100 процентов, ибо все, что он любил, у самого тебя вызывает острый приступ тошноты. Исключения же типа ненависти Толстого к Шекспиру только подтверждают правила, ибо и здесь крайности идентичны в выводах. То есть, собственные темы по поводу того, что мнеподобные не любят себеподобных - можно с уверенности применять и к Льву Толстому.
Ромен Роллан придал дополнительную уверенность в правильности собственных мысленных наработок, авторские мышления удачно легли на подготовленную почву, поэтому некоторые обобщения сделать довольно просто. Ромен Роллан изучал Толстого с завидной скрупулезностью и, что особенно весомо, подготовил чрезвычайно содержательный, четкий и компактный отчет. Несмотря на справедливое желание справедливой оценки и непредвзятого взгляда, на чем он несколько раз делает акцент, в итоге я пришел к выводу, что целью Ромен Ролллана являлись опровержения некоторых аспектов толстовского мировоззрения, не дававшие покоя самому критику. Иными словами - Ромен Роллан попросту обманул читателей. Давая порою произведению или автору высшую оценку, мы часто не занимаемся тупым восхвалением, а пытаемся предложить другим механизм собственного восприятия. Ромен Роллан, отягощенный обязательствами перед читателями, был вынужден делать выводы, которые совершенно не соответствовали ранее им сказанному о Толстом. А потому - первые абзацы этого отзыва в первую очередь касаются самого Ромена Роллана.
В итоге труд великолепный, пойдет на пользу всем любителям Толстого, некоторые высказывания "цивилизованного" француза, который должен держать марку, не стоит воспринимать всерьез. Спасибо Ромен Роллану, ибо Толстому одной лишь благодарности было бы мало.

Знакомый стиль, знакомые чувства, знакомая передача эмоций, чем-то отдаленно похоже на Стефана Цвейга. Эмоции переживания, эпопея, грандиозность, судьба, величие человека. Именно то, что вдохновляет, то что заставляет читать не отрываясь, удовольствие от понимания масштабной личности; удовольствие от его пороков, от его желаний, от его героической судьбы, о том, что он представляет собой не только, как великий скульптор, но и как человек, как личность, как характер, который преодолел огромное количество тяжестей и сложностей, который пережил очень не простую, не легкую судьбу, который жил, творил и существовал только своим творчеством, которое является на самом деле им.
Как и многие гении он пребывал в постоянной нужде, постоянно работая для Папы Римского, в том числе знаменитый коллаж памятников для Юлия второго, который так и не был закончен по оригинальной задумке, а был значительно упрощен, как было и с работой для Медичей. Являясь настоящим творцом, художником, который увековечил свое время, он не мог быть не зависим от политических взглядов, своих работодателей, которые загружали его работой. Его стиль был очень кропотливый, требовавший больших затрат времени, множество рисунков, эскизов, незаконченных работ - очень многие идеи он оставил своим потомкам.
Он любил свою Родину Флоренцию, но в какой-то момент ему пришлось ее покинуть, его атаковал страх, но затем он возвращается, делает все для ее обороны, а затем вновь гонимый врагами уходит из нее. Он также любил своего отца, братьев, которым ссужал часть денег, хотя они явно обирали его. Позже он полюбит своих племянников, которые, так как он не имел детей, станут для него продолжением рода. Но главное его наследие - это его работы, его бессмертное творчество.
Под конец жизни у него звенело в ушах, подагра, камни в почка, бессонница, другие болезни - он работал по ночам, работал по множеству часов, иногда валясь от болезни прямо на пол, но через какое-то время приходя в себя и снова начиная работать. Смерть в каком-то плане стала для него избавлением, но он работал до скончания своих дней - огромное количество произведений искусства, заготовок, работ, рисунков. В целом это был человек, который отразил духовность своего века. В его время произведения искусства являлись главным продолжением идей человечества, его облика. Ему удалось обессмертить свое имя и свой век.

«Живи скромно, но не отказывай себе в необходимом и смотри не переутомляй себя чрезмерной работой… Главное, береги голову, не кутайся чрезмерно и никогда не мойся. Вели очищать себя, но никогда не мойся».
(«Письма», письмо отца Микеланджело от 19 декабря 1500 г.)

Пусть тот, кто отрицает гений, кто не знает, что это такое, вспомнит Микеланджело. Вот человек, поистине одержимый гением. Гением, чужеродным его натуре, вторгшимся в него, как завоеватель, и державшим его в кабале. Воля тут ни при чем и почти ни при чем ум и сердце. Он горел, жил титанической жизнью, непосильной для его слабой плоти и духа.
Жил в постоянном исступлении. Страдание, причиняемое распиравшей его силой, заставляло его действовать, беспрерывно действовать, не зная ни отдыха, ни покоя.
«Никто так не изнурял себя работой, как я, – пишет он. – Я ни о чем другом не помышляю, как только день и ночь работать».
Жажда деятельности превращалась в своего рода манию: он взваливал на себя одну работу за другой, принимал больше заказов, чем мог выполнить. Ему уже мало было глыбы мрамора, ему требовались утесы. Задумав работу, он мог годы проводить в каменоломнях, отбирая мрамор и строя дороги для перевозки; он хотел быть всем зараз – инженером, чернорабочим, каменотесом; хотел делать все сам – воздвигать дворцы, церкви – один, собственноручно. Он трудился как каторжный. Боясь потерять лишнюю минуту, он недоедал, недосыпал. Снова и снова в его письмах повторяется все та же жалоба:
«Я едва успеваю проглотить кусок… Не хватает времени даже поесть… Вот уже двенадцать лет, как я изнуряю свое тело непосильной работой, нуждаюсь в самом необходимом… У меня нет ни гроша за душой, я разут, раздет, терплю всяческие лишения… Я живу в нужде и лишениях… Я борюсь с нуждой…»
С нуждой воображаемой… Ибо Микеланджело был человеком состоятельным, а к концу жизни даже богатым, очень богатым. Но что давало ему богатство? Жил он бедняком, прикованным к своей работе, как кляча к мельничному жернову. Никто не мог понять, зачем он так себя истязает. Никто не понимал, что он не властен был не истязать себя, что это стало для него потребностью.

Страдание бесконечно в своем многообразии. Иногда мы страдаем от слепого произвола обстоятельств – нужды, болезней, превратностей судьбы, людской злобы. Иногда очаг всех наших горестей гнездится в нас самих. Однако и эти страдания столь же достойны жалости и столь же неотвратимы, ибо человек не выбирал своего «я», не по своему желанию появился он на свет и стал тем, что он есть.










Другие издания


