Ф. М. Достоевский. Избранные сочинения в двух томах. Том 2

Эта книга стала для меня и открытием и событием. Я то с трудом прогрызалась сквозь строчки, а то запоем читала сразу десятки страниц. Не знаю кто и как воспринимает это произведение, но теперь окончательно убедилась, что зря так долго бегала от него. Это наверное классический образчике творчества Достоевского. Игра умов, характеров, событий. Только повзрослев и одолев "Идиота" я могу начать формировать вое мнение о Федоре Михайловиче. И склоняюсь к мысли, что он мне дорог по своему. Я не смогу им зачитываться ночами, не буду запоем и взахлеб пересказывать. Но порой, возможно как раз такими зимними снежными вечерами, я буду доставать с полочки очередное произведение Достоевского и буду уходить туда, в то время и в ту Россию...

Я думаю, что не буду оригинальна, когда скажу, что не сложилось у меня в школе с произведением данного автора «Преступление и наказание». Так что решение, сделать вторую попытку в более зрелом возрасте, вполне себе логично. Но, похоже, я как была варваром, предпочитающим приключения эльфов, вместо философии о поступках и гомне человеческой души, так и останусь варваром.

Если первые главы меня напугали, что мои предчувствия сбудутся о том, что наивного человека будут сопоставлять с хитропопиками высшего общества, и теми, кто туда стремится. Но тут Фёдор Михайлович меня очень приятно удивил, первая часть пролетела очень быстро и легко. Ни разу не смутил язык автора, сюжет заинтересовал. И я уже довольно потирала ручки.

Но все оказалось не так просто. Началась вторая часть. И тут наши пути разошлись, а интерес угас. Одни сплошные истерички обоих полов, в небывалом количестве на один квадратный нанометр книги. Возможно, автор и хотел показать разные типы, философскую подоплеку, но я не способна посмотреть под таким углом. Я вижу только гипертрофированные эмоции, которые меня раздражают. Мне хотелось убивать. Стоная от трех глав исповеди Ипполита, я не могла сочувствовать 18-ти летнему юноше, дни которого сочтены, хотя в других книгах или тем более в жизни, у меня сердце просто щемит от такой бесчестной ситуации, я не прониклась рассуждениями о том, что человек не ценит свою жизнь, как он много бы мог достичь, и наоборот, как это, когда у тебя времени нет…нет… я думала, да сдохнешь ты наконец или нет, когда у него прошел кашель почти у Птицына и он потолстел, я уже даже разочаровалась, что ему диагноз неправильно поставили.

Да и такие типажи есть до сих пор, можно сказать, что нравы поменялись, в чем-то да, но и сейчас, когда выгодно можно представить человека падшим, идиотом и так далее. Так же деньги притягивают лизоблюдов, и далее по тексту. Прав был Булгаков:

Так это оглянись вокруг, сколько всего этого уродства человеческой натуры вокруг, даже в самом себе откопаешь. А когда сюжета нет интересного, то ничего не остаётся.

Под конец уже даже князь меня раздражал, хотя я и симпатизировала ему, и в итоге ни одного положительного персонажа для меня, даже Коля.

Вот только князь не Идиот, он очень себе на уме, просто бесхребетник. Да, это самое то, я бы его даже совсем наивным не назвала, это образ, имхо.
Концовка очень даже предсказуемая, хотя автор начал хитрить, и я было поверила в другой исход от его намеков, хотя сложно сказать, какой из них еще более благоприятный, если выбирать из двух зол наименьшее.

Но все же было две истории, которые пробили мою циничную броню – про девушку с чахоткой, да помирающую бабку с плошкой. так что может я тоже злая,злая, злая (сии повторы в тексте тоже раздражали =)

Встреча с Книгой

Что такое большая книга? Это когда все, что ты читал до этого, ну может быть за исключением 2-3, кажется мелким, немного нелепым и совсем не тем.
Это когда ты ставишь ей пять звезд, и понимаешь, что эти пять звезд и пять звезд, поставленные очень хорошей, но в сущности не так уж и примечательной книжкой, которую просто было очень приятно читать, - это совершенно разные звезды; и если та - на пять, то этой можно ставить всю сотню.
Когда вдруг все то, что ты так ценил раньше, резко теряет в цене.
Когда ты советуешь ее всем самым близким друзьям.
Когда ты хочешь говорить о ней часами и... не можешь. Потому что нет нужных и правильных слов. Потому что об этом нельзя говорить.

Писать отзывы на творчество Фёдора Михайловича - жутко неблагодарное дело: что бы я ни пыталась сказать, все кажется не то, коряво и пафосно. Умел Достоевский написать смятение мыслей и чувств так, что собственные читательские мысли и чувства превращаются в какой-то комок горячечных образов, не поддающихся внятному описанию.
А ведь простая же история для 19 века - простая и даже, наверное, банальная. Он - бывший офицер, с хорошим воспитанием и трудным характером, имеющий в анамнезе какую-то трагедию, заставившую его встать на тропу войны путь мести обществу (хотя месть довольно странная, больше похожая на самоуничижение, которым ничего никому не доказать), принимая вещи в залог. Она - сирота-бесприданница, приживалка в доме теток, которые племяннице искренне не рады, гоняют, как прислугу, держат впроголодь и вообще сговариваются продать выдать замуж за соседнего лавочника, который уже дважды вдовец.

А герой уже и сам… наглядел сиротку, которая успела оставить в его кассе все те крохи, что оставались у нее после смерти родителей, и сделал девушке предложение, от которого она, конечно, не смогла отказаться. Да и с чего бы? Предложение честное, с правдиво рассказанными обстоятельствами внезапного жениха. Грубо и в лоб? Ну что ж, зато откровенно и без прикрас, без пустых обещаний. Но то, чего герой не сказал юной невесте, то, о чем он думал в этот момент и после, действительно заставляет сомневаться, а было ли это предложение лучшим?
Исповедь героя, конечно, убивает, когда начинаешь осознавать, чего взрослый мужик ожидает от девочки, пусть и хлебнувшей горя, но абсолютно не знающей мужчин и их тонкой душевной организации. Да что девочка - я в свои кхм вряд ли вот так сразу догадалась бы, что от меня хотят невероятной проницательности и способностей гадалки - что было, что будет, что на сердце лежит. Нда…
А как написано-то! Как тонко передан сумбур в мыслях этого обиженного на общество человека! Человека, получившего шанс обрести счастье, который он благополучно спустил в ночной горшок. Фёдор Михайлович в очередной раз не разочаровал. Печально, но замечательно.

Поразительная книга, потрясающая книга, удивительная книга...Фёдор Михайлович, на мой взгляд, слишком хорошо знает душу человека, до мельчайших деталей, что довольно наглядно отражено в этом произведении, да наверное, без сомнения, во всех его творениях. Герои Достоевского настолько выразительны в диалогах, что не составляет труда увидеть всю картину в своём воображении в живую, это мастерство настоящего великого художника!!!
Роман захватил с самого начала, по моему мнению, всё основное, весь сюжет преподносится читателю ещё в первой части, далее мы продвигаемся к самой кульминации, немного по нисходящей, но ничего страшного. Временами возникает некое ощущение затянутости сюжета, слишком глубокого погружения в размышления и душевное состояния героев, не могу ни отметить и чересчур сладострастную и экспансивную манеру выражения господина Лебедева, одного из самых ярких человечков в книге!
Должен заметить, не всегда люди справедливы и уж тем более терпеливы по отношению к ближнему, это довольно сомнительное удовольствие, услышать то, что тебе неприятно, особенно о себе и во всеуслышание, при свидетелях. Не любит общество слышать о себе правду, поэтому и клеймит простодушных и слишком откровенных представителей своих.
Автор в своём произведении затрагивает массу насущных проблем, волновавших общество в 19-м веке, которые и сейчас не утратили своей значимости, и по прежнему актуальны: религия, "женский вопрос", научный прогресс, политика, отношения в обществе и многое другое, но в общем всё сводится именно к человеческим отношениям.
Книга большая, во всех смыслах, написать о ней можно много, но главное прочитать. Она похожа на другие и в тоже время разительно отличается от них, необычна и завораживает! В некоторых моментах, особенно таких как в финальной сцене, полное погружение может вызвать протест и непонимание у читателя, сложно принять то с чем не сталкивался, и страшно заглянуть внутрь себя, увидеть какие-то свои ошибки и недостатки, разглядеть и своё несовершенство!!!
Как же замечательно, что все люди разные, и как же грустно, что все мы хотим быть одинаковыми.

Изнемогаю от усталости,
Душа изранена, в крови...
Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви?

Мы исполняем волю строгую,
Как тени, тихо, без следа,
Неумолимою дорогою
Идем - неведомо куда.

И ноша жизни, ноша крестная.
Чем далее, тем тяжелей...
И ждет кончина неизвестная
У вечно запертых дверей.

Без ропота, без удивления
Мы делаем, что хочет Бог.
Он создал нас без вдохновения
И полюбить, создав, не мог.

Мы падаем, толпа бессильная,
Бессильно веря в чудеса,
А сверху, как плита могильная,
Слепые давят небеса.

Зинаида Гиппиус

Письмо князю Льву Николаевичу Мышкину от Beatrice Belial (в Швейцарию).

Сиятельнейший князь, с тяжёлым сердцем пишу Вам это письмо, ибо тоска моя не знает предела. Как часто мне хочется встретиться с Вами и поговорить о столь важных для нас вещах. Думается, если мы увидимся когда-нибудь в Швейцарии, то уж наверно найдем ответы на все вопросы, хотя Вы их итак сами знаете и всегда знали. Как часто я припоминаю, сколь легка Ваша поступь, как мягки и осторожны слова, как взгляд Ваш полон ласки и нежности, а улыбка тоски и усталости. Вас, конечно, измучили в Петербурге и в Павловске, но разве можно их в том обвинять? Напротив, стоило бы похвалить, они, все же, превзошли Ваши ожидания ( да и мои тоже).

Благороднейший князь, сердце моё тоскует по Настасье Филипповне. Разве не ужасна была её участь с самого начала, разве не прибывала душа её в аду ещё до встречи с Вами? Была она словно прекрасная птица, запертая в клетке. Я часто думаю, могла ли она спастись и прихожу к выводу, что нет, ибо есть такие пределы в этой жизни, после которых уже ничто не имеет значения. Вы как-то сказали: «Разве моя в том вина?» и очень верно подметили. Не Ваша. Этот мир был создан таким и не Вами. А Аглаю Ивановну Настасья Филипповна, все же, победила, хотя всегда была ее во всех отношениях выше и благороднее. Из Ваших слов я поняла, как много значит страдание, каким венцом оно украшает головы иных людей, как многозначительны его печати на их лицах. И так получается, что именно страдание и придает людям ценность, об этом и Федор Михайлович писал.

Искреннейший Лев Николаевич, тоскую я и по Рогожину, ибо если и был кто подлинно невинный в той Петербургско - Павловской истории, то это он. Ни единого дня за всю свою жизнь не был счастлив этот человек. Никогда и не от кого не видел он любви и понимания (кроме Вас, конечно). И даже если бы он тогда в поезде не попался Вам случайно на глаза, то, думается, все равно бы не спасся. И даже если бы Настасью Филипповну свою не повстречал, все одно, счастлив бы не был, потому что есть такие вещи в жизни после которых счастье не то что невозможно, оно не всласть. И сама Настасья Филипповна тоже об этом говорила. Говорила, что он бы стал таким же, как был отец его Семен Парфенович. Ужасный был, конечно, человек. Вы думали одно время, что Рогожин все-таки может спастись, помните, как эта мысль важна была для Вас тогда, в тот день, накануне припадка? Тяжелый был момент. Но ведь Парфен невинностью своею, и правда, многое преодолел. И что тогда он по Вашим пятам весь день ходил, то уж просто по помутнению измученного рассудка. Мне никогда не забыть его взгляда и улыбки в тот момент, когда Настасья Филипповна бросила в огонь 100 000 рублей. Парфен Семенович силою и невинностью своей души испытание деньгами прошел, но вот с ревностью ему не суждено было справиться, али суждено?
Быть может, он и это преодолел, быть может, он и убийство то свое совершил лишь потому что просьбу своей возлюбленной исполнял? Вы тот вечер, конечно, тоже хорошо помните. Ваши слова Настасье Филипповне еще тогда сильно в душу запали. Вы ей всё правду сказали, лучезарнейший князь, о том, что она через ад прошла и чистая вышла, о том, что она честная. Удивительной была наша Настасья Филипповна, ее вовек не забыть. А про Рогожина я так иногда думаю, что это уж слишком жестоко конечно. Не стоило ему на каторгу отправляться, но он в какой-то мере и сам был этому рад, потому что Вы же сами говорили, что страдания телесные отвлекают от страданий душевных, которые в тысячу раз страшнее.

Про Аглаю Ивановну Вы и сами знаете, князь, что я не люблю говорить и скажу лишь то, что она все вполне заслужила, и именно потому, что в отличие от Настасьи Филипповны была не горда и даже не тщеславна, а себялюбива. Я, думая о ней, часто вспоминаю пословицу «Не к роже рогожа, не к лицу епанча». Оторвалась она от своего семейства, хотя и с самого начала, конечно, не была его частью. Вы это прекрасно увидели, дорогой Лев Николаевич, и тогда еще все поняли, когда им про осла рассказывали. Я Вам точно хочу подтвердить, что и я стою за осла, осел полезный и добрый человек. Часто припоминаю эту Вашу фразу. Ну так вот, Аглая Ивановна теперь уж конечно далеко отсюда и назад не вернется наверное и история эта с ее графом ужасна трагикомична (как я бы сказала).

Наиблагороднейший князь, хотела попросить Вас передать привет Лукьяну Тимофеевичу, да говорят, он здесь где-то, а не рядом с Вами в Швейцарии. Хороший он, исполнительный и трудолюбивый. Помните, как он весело и хорошо на Вашем вечере рассказывал? Как послушаешь его речи, так сразу как будто легче на душе становилось и всё он с таким чувством всегда говорил и как славно и точно Апокалипсис толковал. Помните, князь, что он про всадника на вороном коне с мерою в руках говорил? Настасья Филипповна еще тогда с ним согласилась. После третьего всадника прибудет всадник бледный на бледном же коне, а за ним уж и весь ад. Все бесы из ада прибудут.

Сиятельнейший князь, Вы не тоскуйте в Швейцарии и не печальтесь. Вы же сами говорили, что хотели бы именно там (дома, как вы сказали) сидеть в полном одиночестве, на вершине горы (где замок) и смотреть на красоты природы. А ведь там много прекрасных мест, я помню, как Вы рассказывали про озеро и про великий город, что за горизонтом, как Вам мечталось о нем. А еще я часто вспоминаю, как хорошо Вы о Мари рассказывали и о детях. Помните, как Вам легко и приятно было с детьми? А о Мари потом еще Федор Михайлович не единожды напишет, Вы же сами знаете. Поэтому о ней не стоит вам тосковать, Вы все тогда так правильно и хорошо сделали, что стоило бы подивиться. В Швейцарии, и правда, все проще было. Но в России легко разве могло быть? С самого начала ведь знали. Я помню Вашу усталость, Вы тогда часто о ней говорили, особенно накануне Вашей с Настасьей Филипповной свадьбы и мы все за Вас ужасно переживали. Знаете, о Вас много говорят и всё всегда не о том, я часто вспоминаю, как вы сказали: «Тут что-то не то, и вечно будет не то; тут что-то такое, обо что вечно будут скользить атеизмы и вечно будут не про то говорить». Все правда, и Федор Михайлович это с самого начала лучше нас всех знал. Еще я припомню ваши истории о вере: об атеисте, о крестьянах, о солдате, который Вам продал свой крест (тот, что Вы потом на рогожинский обменяли. Этот крест и сейчас у Вас, это уж наверно), о бабе с ребенком и об истинном значении христианской веры. Я хорошо запомнила, как Вы тогда сказали, что она всю мысль христианскую одним разом выразила, простая баба, жена тому солдату, быть может. И Вы уж точно превосходно знаете, в чем суть истинной христианской мысли и с такою добротой Вы ее людям несли. Кроме прочего, я пишу Вам еще и затем, чтоб сообщить, что наконец-таки мне стал понятен смысл этой истории с генералом и бумажником Лебедева. Вы тогда так долго все это с Лукьяном Тимофеевичем обсуждали, так знайте же, что не напрасно.

Мне бы еще о многом хотелось Вам написать, но, что уж, всего не высказать, да и время Ваше ценно, хотя, Вы сами говорили о том, что времени больше не будет. А за печальный тон моего письма, Вы меня уж точно не упрекнете, потому как сами понимаете, что по Настасье Филипповне и Рогожину нельзя не тосковать, они были людьми особенными, яркими и значительными людьми, даже (можно сказать) многозначительными (ну это я уже у Лебедева научилась). Вы о них так много думали (о них и еще об Аглае, конечно) во время вашего у нас пребывания. Многое думалось тогда и многое делалось, удивительное было время.

Сиятельнейший князь, тихими стопами я заканчиваю свое письмо, в который раз выражаю Вам бесконечное свое уважение, любовь и признательность и надеюсь, что там, в Швейцарии Вам сейчас хорошо и спокойно, как Вы всегда и хотели. До свидания, Лев Николаевич, искренне Вами восхищаюсь.

Beatrice Belial.

P.S. Федору Михайловичу я кланяюсь и со всей душой благодарю его за роман «Идиот», гениальность которого, поистине безмерна и необозрима.

Врубель, "Голова Христа"

Хорошо, что мы не проходили это произведение в школе - оно бы мне не особо понравилось. Все что-то делают, суетятся, и все несчастны. Сейчас же было довольно интересно наблюдать за людьми, за их поступками и столкновениями друг с другом.

Князь Мышкин - центральная фигура романа - он не такой, как все. Ему двадцать шесть, и не смотря на какую-то спокойность и наивность поведения, он выдает в себе человека умного, внимательного и умеющего заинтересовать. Но все же не протяжении всего романа его хотелось разве что утешить и погладить по голове. Он казался каким-то слишком светлым и добродушным для того общества, в которое попал. Казалось, что он готов был любить всех и каждого. Спасти Настасью Филипповну и жениться на ней? Почему бы и нет? Аглая сказала, что никогда не хотела бы за него замуж? Да-да, Лев Николаевич обещает, что никогда и ни за что. А теперь говорят, что Аглая влюблена в него? Да, можно сделать девушке предложение. Ой, простите, тут ему на руки в обмороке упала другая дама и он женится на ней.

И если про Аглаю мне и говорить-то не особо хочется - красивая избалованная девушка вела себя как ребенок почти все время, то про Настасью Филипповну пару слов напишу. Она, дама, конечно, видная - красавица и завоевательница мужских сердец, но ее было жаль больше всех. Казалось, что она устала от всей драмы, что разыгрывается вокруг нее, устала от внимания, но выйти с этого спектакля не могла. Ей пришлось играть свою роль, следовать каким-то правилам, условностям, а не тому, что хотелось. Нередко она ведет себя вызывающе, надменно, с насмешкой в отношении других словно намеренно пыталась казаться в их глазах хуже. Может, ее мученический образ мне лишь привиделся и она во многих ситуациях могла бы вести себя достойнее и правильнее, но так уж слоилась ее судьба.

Весь этот роман иллюстрация, как одни страдают от чувств и невозможность получить то, что хочется, а другие то над этими чувствами потешаются, то играются. Ни к чему хорошему такое не привод, а лишь сводит с ума. Достоевский сотворил интересный клубок переплетения человеческих характеров и судеб. Тут что ни персонаж, то повод для обсуждения.

Чую, закидают меня камнями, но, видимо, я слишком глупа, чтобы понять всю гениальность данного опуса. Это нечитаемо - лишь благодаря совместным чтениям я осилила роман, потратив на это две недели своей жизни. "Преступление и наказание", "Униженные и оскорбленные" были унылыми, но там хотя бы присутствовала логика и намек на сюжет. В "Идиоте" нет ни того, ни другого. Это просто кирпич текста, две трети которого занимает пустопорожняя болтовня, красиво названная "философией" (видят боги, где??). Кажется, герои обсуждают абсолютно всё, что вспоминают к месту и не к месту, перескакивая с темы на тему одному автору понятным образом. Экзальтированность же персонажей, возведенная в куб, заставляет всерьез усомниться в их психическом состоянии. Каждый, без исключения, - сумасшедший с непоследовательными, неадекватными реакциями и, я бы даже сказала, опасным для общества поведением. Почитав попутно исследования о романе, я поняла идею (как мне кажется): показать такого человека, при взаимодействии с которым окружающие демонстрируют свои худшие черты характера. При этом, Лев Николаевич Мышкин и с натяжкой не соответствует "Новому Христу", с которым его сравнивают отдельные критики. Он эпилептик, и у него серьезно повреждено мышление - как оказалось Достоевский плохо различал эпилепсию и олигофрению (стыдно!), потому что одно не является следствием другого. Из-за этого противоречия - главного, на мой взгляд, - роман скатился в тартарары: Мышкин проявляет недюжинный ум, владеет каллиграфией, знает историю и языки, при этом не может связать слова в предложении и сконцентрировать внимание на предмете разговора больше, чем на несколько минут. Его поведение меняется, как будто кто-то переключает тумблер - "не верю", говоря словами Станиславского. Сначала я думала, что князь не так прост, как изображается, но нет, его характер всего лишь не проработан должным образом.

Что касается Настасьи... странная женщина. Выделиться, вестимо, ей больше нечем, вот она и упивается своим "позором", бегая от одного ухажера к другому и попутно портя жизнь и им, и их знакомым. Я не понимаю, не уважаю и не сочувствую таким героям - да, собственно, ни один участник этой театральщины не вызывает положительных эмоций. Ипполит - еще один ущемленный персонаж, умирает от чахотки, и все никак не умрет, зато сколько пафоса вокруг его мнимой смерти! Рогожин - ревнивый невротик, Аглая - взбалмошная скучающая пустышка, генеральша - глупая базарная баба... Уф, слава небу, перевернута последняя страница - никогда больше я и близко к "Идиоту" не подойду. К Достоевскому - тоже, хватит с меня.

Есть у меня одна традиция: читать/перечитывать Достоевского на стыке декабря и января. Один раз нарушила её в прошлом году. И вот я исправляюсь.
У меня с "Идиотом" особенные отношения. Познакомилась я с ним, если не изменяет память, ещё в 2012 году. С первым прочтением, первыми впечатлениями не сравнится уже ничего. Это как первое чувство. Сорвать цветок и наслаждаться его свежестью, а годы спустя смотреть на увядшие листья. Ничего хуже в этой книге не стало для меня. Но впечатления уже не такие яркие. В этот раз меня все занимала больше Настасья Филипповна, нежели князь. Столько раз меняла я своё мнение об этом неоднозначном персонаже. Сейчас для меня это женщина безусловно несчастная, но абсолютно сумасшедшая в самом что ни на есть медицинском понимании. Вообще, столько всего сказано было в этой книге, но самое главное, что труднее всего сделать человеку - это пройти и простить счастье другому. Жалко мне Ипполита было. Ну вот как можно принять для себя тот факт, что другие будут жить, а ты нет? Вообще всех жалко. Все несчастны. И, черт возьми, ну почему это все так по-русски?