Кнут Гамсун. Избранные произведения в двух томах. Том 1

— А чем же вы заняты теперь?
— Чем занят? Пишу, разумеется. Чем же мне еще заниматься? Ведь я только этим и живу.

— А разве вы ложитесь до двенадцати?
— Я? Больше всего на свете ненавижу ложиться раньше двенадцати. Ха-ха!

Ах, все это книжные разглагольствования, даже в своем ничтожестве я стараюсь выражаться красиво.

Вдохновение может осенить меня завтра или даже сегодня ночью. Вполне возможно, что оно осенит меня сегодня ночью, и тогда я закончу статью в какие-нибудь четверть часа. Я работаю не так, как все остальные люди; я не могу писать в день определенное количество страниц, я должен дождаться своей минуты. И никто не ведает ни дня, ни часа, когда снизойдет вдохновение, это случается само по себе.

«Бог весть, — думал я, — удастся ли мне вообще приискать себе занятие!» Столько было отказов, полуобещаний, решительных «нет», взлелеянных и обманутых надежд, новых и новых попыток, которые всякий раз кончались ничем, что я совсем утратил решимость.

Все вокруг было погружено в темноту, стояла тишина, полнейшая тишина. Лишь в высоте звучала вечная песня воздушных стихий, далекий, монотонный гул, который никогда не смолкает. Я так долго прислушивался к этому бесконечному, тоскливому звучанию, что мне сделалось не по себе; ведь это была музыка блуждающих миров, мелодия звезд…

Но главное, я убежден, это уметь отличать величайшее от великого, воздвигнуть величайшее на такую высоту, чтобы оно не потонуло в пролетариате гениев. Я хочу, чтобы величайший из гениев занял подобающее ему место; так сделайте же выбор, заставьте меня преклониться, избавьте меня от гениев в масштабе коммуны, а это значит, надо найти величайшего, - его превосходительство Величайший...

Ах, всё — тлен! Вся трава зелёная сгорела! Удел всего — гроб в четыре доски и саван от йомфру Андрсен, в подворотне направо...

Те! Придержи язык! Не смей ругаться! Лаешься, как будто уже не один год якшаешься со шлюхами!

подхожу к полицейскому.
– Вы не знаете, сколько времени? – спрашиваю я.
Выждав немного, он достает часы и при этом все смотрит на меня.
– Четыре часа, – отвечает он.
– Верно! – говорю я. – Именно четыре, совершенно справедливо. Я вижу, вы свое дело знаете, и буду иметь вас в виду.