Берег

«Берег» — знаменитый роман, созданный писателем-фронтовиком Юрием Васильевичем Бондаревым в первой половине 1970-х годов. В этом произведении, где чувствуется рука уже зрелого мастера и тонкого психолога, повествование ведётся в трёх временны́х плоскостях. Прежде всего, это современный рассказчику 1971 год, где мы встречаем его героя Вадима Никитина как известного в Советском Союзе и Европе писателя, приехавшего в западную Германию по приглашению некой фрау Герберт из литературно-дискуссионного клуба. Также рассказ о настоящем Никитина перемежается ретроспективными главами, относящимися к 1945 году, когда его, 20-летнего лейтенанта, прошедшего огонь и воду, во многом ещё неискушённого и наивного, вместе со своим взводом на несколько дней занесло в дачный городок Кёнигсдорф под Берлином в конце войны, а также эпизодами из 50-х, повествующими о начале его творческого пути в качестве профессионального писателя, переживающего окрыляющую радость первых публикаций.

Военные главы погружают нас в атмосферу курортного городка Кёнигсдорфа в цветущем мае 45-го, где в одном из домов расположился взвод лейтенанта Никитина. Так же атмосферно воссоздан Бондаревым антураж Гамбурга 70-х: с одной стороны — тихий осенний дождь, окутавший заснувший ночной город; полупустой, освещённый приглушёнными бра ресторан; коньяк и кофе; он и она, неумело скрывающие за наигранной весёлостью разверзшуюся от неожиданной искренности бездну грусти и тоски, уносящей жизнь одного из героев. Но тут же перед нами предстаёт город греха, погрязший в однополой любви, шлюхах и порно-кинотеатрах. Для описания всего этого мастеру хватило нескольких штрихов, оставляющих мерзкое ощущение царящей здесь липкой грязи и тошнотворного мрака.

А тогда, в победные майские дни, перепуганные жители, натянуто улыбаясь, подобострастно раскланивались перед советскими солдатами, опьянёнными скорым завершением своего долгого воинского пути. Однако чувство миновавшей с падением Берлина опасности оказалось для них фатально обманчивым, убаюкивающим ложной тишиной и спокойствием небольшого немецкого городка. Как заметил оглянувшийся на свою молодость Никитин, погибал именно тот, кто отчаянно боялся умереть за несколько дней до конца войны, что оборачивалось ещё бо́льшими напрасными жертвами. «Это уж какая-то страшная была закономерность», — вздыхает он.

На внезапные, застигнувшие солдат врасплох бои накладываются личные драмы героев романа: обострение отношений между лейтенантом Княжко и комбатом Гранатуровым из-за санинструктора Галины — и новый виток конфликта между сержантом Межениным и лейтенантом Никитиным, спровоцированный внезапно вспыхнувшей страстью, настоящим любовным безумием последнего (именно так — «Безумие» — называется вторая часть новеллы) к юной хозяйке дома Эмме, решившейся остаться в своём переполненном советскими солдатами жилище. Именно в ней сходятся воедино все протяжённые во времени сюжетные нити: в победном мае 1945-го — в образе 18-летней немецкой девушки Эммы, полюбившей молодого русского офицера, а затем зрелой женщины фрау Герберт, 26 лет спустя узнавшей его в советском писателе, книги которого продавались в её книжном магазинчике, и пригласившей его в гамбургский литературный клуб.

История их знакомства отсылает к немецким легендам, в которых отважный рыцарь спасает прекрасную принцессу, заточённую в высокой башне, охраняемой ужасным драконом. На новый лад сказка воплотилась в сюжет о том, как доблестный советский офицер ворвался в мансарду, где перепуганную немецкую девушку намеревался изнасиловать «дракон» Меженин. Воскрешая в памяти свой скоротечный роман десятилетия спустя, они словно возвращаются к берегу давно прошедшей, опалённой войной молодости, к призрачно-мимолётному счастью, где будто бы остановилась жизнь Эммы, прождавшей четверть века в несбыточных надеждах, не понимая, что они уже совсем другие люди, прожившие такие разные жизни. Им уже не войти в эту реку безжалостного времени дважды, остаётся лишь бросить угадывающий взгляд на её изменившиеся берега...

Не сказать, что экранизация романа, которую в 1983 году в сотрудничестве с ФРГ сняли режиссёры Александр Алов и Владимир Наумов, произвела на меня столь же сильное впечатление, как литературный первоисточник. Но следует признать, что выбор исполнителей главных ролей в лице народного артиста России Бориса Щербакова и народной артистки РСФСР Наталии Белохвостиковой безупречен. Примерно такими я и представлял себе Вадима и Эмму во время чтения книги. К тому же Борис Васильевич Щербаков, получивший в 1985 году за эту роль Государственную премию СССР, неуловимо напоминает здесь самого Юрия Васильевича Бондарева, лично адаптировавшего свой роман для телеэкранов в качестве сценариста.

Отзыв на другие произведения Юрия Бондарева: https://www.livelib.ru/review/5065585-goryachij-sneg-batalony-prosyat-ognya-yurij-bondarev#comments

Дорогой друг!
Ты держишь в руках томик с романом Юрия Бондарева и не знаешь, начинать ли чтение?.. Я понимаю тебя.
Конечно, Бондарев - известный писатель-фронтовик, ты о нем много слышал... Да, он из тех, кто создавал так называемую "лейтенантскую прозу": наряду с Баклановым, Воробевым и другими писателями фронтовой поры, Бондарев каждой строкой заставлял нас проживать и переживать трагизм войны, боль воспоминаний, веру в человека. Его повести были как залпы орудий - били в самое сердце, в самую душу...
Но, знаешь, я разделю некое твое опасение: "Берег" несколько отличается от ранней, многими любимой, бондаревской прозы, и он не стал для меня той книгой, которую я безоговорочно предложу любому и всякому, нет. В нем много противоречивости, есть некоторая претенциозность, а кто-то даже откровенно плевался после ее прочтения, обвиняя автора в неоправданном отступлении от своих же собственных правил - писать просто, скупо и патриотично, без излишней зауми, патетики и навязчивой публицистики.
Но я считаю, что есть определенная категория читателей, кому эта книга может прийтись по душе. Я-нынешняя, к примеру, из их числа. Поясню: первый раз я читала лет в 16-17 - мимо! Сейчас же книга стала для меня поводом для серьезных раздумий и внутренних споров.
Итак, давай по порядку.

Ты любишь книги, полные рефлексии? - "Берег" - сплошная рефлексия. Для кого-то чрезмерная, мне она легла на душу, вызвав благодарный отклик даже на уровне подкорки... ГГ Никитин – в прошлом молодой офицер советской армии, ныне популярный писатель – ни шагу не делает, ни слова не говорит без серьезных обдумываний, внутренних мучений, сомнений, глубокой аналитики и выстраивания причинно-следственных связей. Но надо отдать должное, без категоричности и так ненавистной мне самоуверенности и самолюбования. Тебе показалось, что я написала всё это с легкой издевкой? – увы, есть такое: порой мне хотелось отключить у ГГ ту часть мозга, которая отвечает за рефлексирующие процессы, - уж очень часто действия и мысли о действиях были несоизмеримы друг с другом, причем не в пользу действий. Но всё же при чтении я нередко наслаждалась мыслительным процессом этого умного, неравнодушного, думающего человека.

Ты любишь книги, полные полемики? - Будет тебе и она. Может, это и не самый лучший ход: сделать персонажей участниками публичного интервью, вложить им в уста свои убеждения, свои принципы - слишком, на мой взгляд, это шито белыми нитками. Но, к слову скажу, мне и это легло на душу: уж очень темы интересны и актуальны по сей день. Предназначение человека - в частности, интеллигента, человека культурного. Мораль и нравственность. Потребительство и духовность. Отношение к войне и к памяти. А если ты еще узнаешь, что в полемике участвовали представители двух явно противоборствующих сторон: ГГ с товарищем – от Советского Союза и г-н Дицман – от, так сказать, загнивающего Запада, да и еще то, что описываемая дискуссия проходила в 70-е г.г. – следовательно, мы уже находимся в том будущем, о котором спорили антагонисты, - то это, согласись, должно только подбавить твоего интереса к роману. А вот полемика двух советских писателей – ГГ Никитина и его товарища Самсонова – привлекла мое внимание не столько самим ее содержанием, сколько природой человеческих характеров, раскрытых в сценах ссор-дискуссий.

Ты любишь книги о войне? - Ты получишь порцию песка на зубах, гари и копоти на коже. Тебя отбросит взрывной волной, над ухом раздастся приносящий смерть свист пуль. Ты увидишь кровь, перекошенные от ужаса лица. Тебе будет больно, страшно, обидно. Посуди сам: в романе описываются последние дни войны. Знаешь, я перечитывала роман 9 мая, по ТВ показывали фильм «Освобождение» (один из авторов сценария – сам Бондарев), и меня накрыло: строки романа и картины из фильма воссоздали настолько полно этот период войны – с недоверием и надеждой, с усилившимся страхом за жизнь и желанием не упасть лицом в грязь, с обостренным чувством несправедливости и бесчеловечности войны.

- Бондарев мастерски рисует декорации, в которых происходят события одной из сюжетных линий романа. А как же меня завораживают военные сцены, подобные этой:

• Сдаются, гады, сдаются, так их!..
• Хрен вам, сдаются, хрен сдаются!.. - выговорил обрывисто и сипло Меженин. - Еще пару осколочных туда! Шашлык из них… Кучу дерьма из них…
• Стой! Ни одного снаряда! - крикнул Княжко и, швырнув прутик, подошел к Никитину, мертвенно-бледный, сосредоточенный, быстро заговорил перехваченным возбуждением голосом: - Слушай… Это же наверняка мальчишки… Похоже, мы в упор расстреливаем их!.. Сомневаются, пощадим ли мы их. Боятся в плен… Стой, не стреляй!»

  - вот она – война во всей красе: постоянное испытание твоей способности оставаться человеком. За эту и подобные ей сцены готова кланяться в ноги Юрию Бондареву.

  Ты любишь книги о любви? – Предупреждаю: здесь не всё так просто. Любовь есть, и она не оставит тебя равнодушным – но только если ты поверишь в нее, в эту самую любовь. Я – поверила. Но знаю многих, кто почувствовал здесь фальшь и надуманность. Не знаю... Эта линия (впрочем, здесь не одна любовная линия), так сказать, не про меня, но я допускаю, что любовь может проявляться и выражаться в разных форматах. И мне было грустно, и строки романа о любви казались мне очень трогательными, и я теперь хочу посмотреть фильм, чтобы всмотреться в лица актеров и проверить, удастся ли им передать свой игрой те эмоции, которые я считала со строк Бондарева...

  И наконец, ты любишь увлекательную литературу? С сюжетом, интригой? – Знаешь, хоть «Берег» и не назовешь образчиком остросюжетной литературы, но здесь тоже есть свои зацепки. Здесь есть любимые многими (и мной!) флэшбеки, здесь есть связь прошлого и настоящего, причем со своими скелетами в шкафу. Прием ретроспекций полностью оправдан: ниточка, связывающая 45-ый и 71-ый, есть основа сюжета и платформа для всех дискуссий, споров, разногласий. В романе есть и острые ситуации, замешанные на морально-нравственном выборе (лично для меня это интересней, чем многие детективные линии), в которых проявляются людские характеры. В этих ситуациях особо остро звучат вопросы, задаваемые самой войной: нужно ли щадить врагов? ради чего нужно или не нужно жертвовать собой? где грань между мужеством и неоправданным риском? что позволяется человеку-на-войне и что недопустимо даже в условиях военного времени? И ты читаешь страницу за страницей с жадностью и внутренним напряжением, ибо Бондарев тебя заставляет постоянно примерять каждую фразу персонажей, каждый их шаг, каждый поступок на себя – и тебе порой становится не очень уютно, ибо не всё однозначно и правильно. Этим и увлекает тебя роман, этим и интригует.

  Друг! Если ты читаешь редко и мало, то отложи роман «Берег» в сторону: есть более яркие и сильные произведения, у того же самого Юрия Бондарева.

КНИГА ПРОЧИТАНА В РАМКАХ ИГРЫ «ДОЛГАЯ ПРОГУЛКА», ТУР V.

Четвёртый год нам нет житья от этих фрицев,
Четвёртый год солёный пот и кровь рекой,
А мне б в девчоночку хорошую влюбиться...
— помню, разучивая эту песню в первом классе, мы так дружно рассмеялись на этой строчке, что даже учительница смущённо зарделась. Настолько неожиданно было слышать про любовь среди суровых слов о войне. Казалось, никакой любви на войне нет и быть не может.

Именно об этом роман Бондарева — о том, что и на войне всё было, всё было, и любовь была. А как же иначе — война гуляет по России, а мы такие молодые. В этой книге найдётся всё, чтобы скрасить суровый фронтовой быт: и дрожащие ресницы, и мраморные щёки, и воздушные замки, и даже почти что настоящая дуэль. Кажется, автор целенаправленно обращается к читательницам: мол, не торопитесь испуганно-брезгливо закрывать лица платочками, вот наши монументальные герои, поглядите на них — желают и сдерживаются, обладают и пускают пыль в глаза, сыпят солёными шуточками и плетут интриги — совсем как живые люди.

Этот роман нежно снимает венец девственной святости с головы советского солдата. Меня можно понять буквально. Обычно меня не смущает слово «секс», но в советской — тем более военной — книге видеть его как-то непривычно. Тем более, что здесь оно встречается ажно шестнадцать раз. Отчасти это оправдано контекстом: роман начинается и завершается в Германии в семидесятые годы, когда о недавней сексуальной революции было больше разговоров, чем о давней войне. В эту рамку заключены воспоминания героя о последних днях на подступах к победе. Казалось бы, где связь?

Главный герой, уже немолодой писатель-фронтовик, осенённый мировой славой, отправляется с другом в Германию по приглашению крупного издательства, и там происходит его очная ставка с прошлым. Повсюду на осенних гамбургских улицах ему мерещится острое, как запах дождя, ощущение скрытой угрозы. Однако поджидает его там не скрытый враг, а собственные стыдливо вытесненные воспоминания.
Тонкая подкладка скрытого эротизма начинает просвечивать уже тогда, когда новоприбывших гостей социалистической ориентации влечёт прямой наводкой в квартал красных фонарей — ибо «истинному реалисту нужно видеть и знать всё». Однако, завернув в какой-то безобидный с виду кинотеатр и увидев на экране какой-то невнятный фильм с подозрительно скудными костюмами, а затем обнаружив на столике перед собой незаказанную бутылку вина, а за столиком — неприглашённых соседок, истинные реалисты едва успевают унести ноги, безропотно отдав всю наличность, пока у них не отняли чего-нибудь посущественней.
Откуда такая сверхъестественная асексуальность? Приятель главного героя — убеждённый добродетельный строитель социализма, с ним всё понятно. А вот самого героя беспокоит невнятное чувство вины, исток которого — в полузабытом закутке фронтовых воспоминаний, в тихом майском деньке, в светлой, пахнущей лавандой комнатке брошенной немецкой усадьбы, где по потолку, шурша, металась залетевшая весенняя бабочка, а на постели рядом с ним, молодым русским лейтенантом, что-то лопотала, доверчиво прижимаясь щекой к его щеке, немецкая девушка с робкой улыбкой на веснушчатом личике и совсем ещё мальчишеской фигуркой... Но скромну быть пора бы мне!

В целом роман оставляет впечатление шёлкового белья под гимнастёркой: и трогательно, и волнующе, и почему бы и нет, но как-то неловко и неуместно. Невольно диву даёшься, что же это за военная проза за такая, Сталина на неё нет. Многое становится понятно, если иметь в виду, что роман написан в начале 1970-х годов, когда официозную цензуру вроде бы попустило, и появилась возможность касаться таких тем, которые раньше считались ненужной, а то и опасной рефлексией. Например, мысль о том, что переменчивая река времени размывает берега наших привязанностей и убеждений. И что война страшна не тем, что на ней убивают, а тем, что она вынуждает людей видеть друг в друге врагов.

Тем не менее, среди аскетичной военной классики эта книга выглядит прямо-таки эпатажно. Непонятно, к чему столько сальностей, ведь теперь подросткам — которым как раз очень невредно бы почитать этот роман — читать его совершенно невозможно. А впрочем...

Как это было! Как совпало -
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..

Давид Самойлов

А я опять о войне. Но, не выносящие «тяжелого» чтения со множественными смертями бойцов и кровью, не торопитесь отказаться от «Берега». Потому что войны, боевых действий как таковых на нем практически нет. Но эхо войны отзывается повсеместно.

Хотя завязка не отсылает к ней почти никак: два писателя (один в качестве участника, второй – его переводчика) отправляются в Гамбург (ну, вот в Германию, да) для «встречи прогрессивных писателей мира». Первый – Вадим Никитин, прозаик-реалист, фронтовик, чьи книги успешно издаются уже и на Западе, интеллигентный до, как иной раз казалось другим, недопустимых податливости и неосторожности. Второй – Платон Самсонов, тоже прозаик-реалист, тоже фронтовик, но менее успешный, чем Никитин, догматичный и озирающийся на чужих, гамбургских пенатов. Самсонову гораздо тяжелей и работать над своими книгами (он пишет упорно и мало, его товарищ – легче и больше), и быть среди людей, и уж особенно – западных немцев, с их сексуальной революцией и цветущим капитализмом. Да, в первом разговоре наших писателей и немецких интеллигентов затрагивается тема послевоенных отношений, но и только. А вроде бы книга обещала быть о войне и, кажется, по Веллеру, далеко не бравурной, но очень правдивой…

Вдруг в настоящее главного героя и читателя врывается война. Словно разрывом откидывает, относит нас в прошлое, на 26 лет назад, в войну и юность! До Победы остается «еще немного, еще чуть-чуть», лейтенант Никитин с товарищами находятся неподалеку от Берлина, живут в уютном, покинутом хозяевами немецком доме, и новых масштабных сражений уже не предвидится. Вот тут-то, во вполне спокойной, небоевой обстановке случаются трагедии неуставных отношений, случаются так, что и не надо никаких боев.

На самом деле, мой котелок хорошо бы чтоб переварил должным образом и половину авторского замысла. Многое оставалось или осталось неясным. Например, смысл названия. Что в нем, думала я: то разъединение героев, не зависящая от них «раскиданность» по разным берегам, невозможность сойтись? То муки героя, не знающего, к какому берегу пристать? Или тот берег, к которому пробирался по обстреливаемому мосту молодой лейтенант Никитин, пытаясь спасти себя и первую свою влюбленность – оказавшуюся с ним в окружении медсестричку?..

Это первое, но, должно быть, не последнее мое произведение Юрия Бондарева – уже 89-летнего фронтовика, прозаика-реалиста, обладающего прекрасным литературным слогом. Спасибо Вам, Юрий Васильевич, за Победу, за «Берег»! И с наступающим праздником вас, друзья.

Я была знакома с творчеством Юрия Бондарева до «Берега», так как ещё в школьную пору читала роман «Горячий снег», который произвёл на меня сильнейшее впечатление.
«Берег» тоже о войне, но, помимо страшных событий, здесь можно увидеть человеческое и доброе – белую бабочку любви.
Вадим Никитин, известный писатель, 47-ми лет отправляется вместе со своим другом в Германию по просьбе немецкой почитательницы таланта Никитина фрау Герберт. Она дружелюбно встречает своих гостей, оказывает им хороший приём. Вадим не догадывается, кто перед ним, пока фрау Герберт не показывает ему свой старый альбом. Только теперь герой узнаёт в хозяйке Эмму, немецкую девушку, с которым у него возникли романтические отношения во время войны. Воспоминания уносят Никитина назад, в май 1945 года, в последние дни самой кровопролитной войны в мировой истории.
Я догадывалась, что примерно так всё и было на самом деле. Солдаты бывают разными, и порядочность не имеет прямой зависимости с национальностью. Думаю, Юрий Бондарев знал, о чём писал. Возможно, подобные события могли происходить в реальности, а не только в воображении писателя. Среди русских воинов тоже хватало сволочей!
Поразительно! Спустя десятилетия любовь может вспыхнуть с прежней силой. Я понимаю Эмму: такого благородного и доброго человека никогда не забудешь! Но… не всё так просто. Жизнь и время вносит свои коррективы в судьбы людей.
Роман замечательно написан. Юрий Бондарев показал, что любовь сильнее войны. Последняя начинается и заканчивается, а первая может продолжаться не одно десятилетие и с годами только крепнуть.

В руках держишь и не можешь долго удержать острый и горящий осколок истории. На вид книга как книга, а на ощупь – сгусток крови и страданий. Ты знаешь как болезненно переживать перемещение всего внутреннего «я» во времена четырех смертельных годов, загубивших миллионы русских людей. Руки предательски обжигает неотвратимое желание быть ближе к истории своей Родины. Ты открываешь эту книгу, и…
...оковывают тебя руны, наложенные Бондаревым, чародеем реализма и тонкой социальной драмы. Рукою фронтовика через живучую цепь поколений переносит в пылающую и умирающую Германию 2 мая 1945 года. Ты знаешь, что произойдёт через 6 дней, а солдаты – нет.
Солдатов, по приказу отступивших в пригород Берлина, окутал ядовитый туман праздности. Ясные солнечные дни весны обманом создали иллюзию конца войны. Уставшие, заматеревшие и до смерти скучающие по дому, солдаты живут колким и эмоциональным конфликтом – внезапно объявляются немцы, молодые брат и сестра, хозяева дома, который заняли солдаты. Как быть с ними? Чем чревато их появление? Война (самое ужасное, что сотворено человеком), а тем более майский аромат ожидания её конца, должны были закаленной в боях хваткой связать солдат, но рядовой конфликт выпускает и кормит выросшие среди однополчан обиду, неприязнь и вражду. Они ссорятся, огрызаются и даже ставят под угрозу кровью и потом сохраненную жизнь. Ты в негодовании, вопишь и стонешь: «Ребята, скоро ПОБЕДА!»… Но ты знаешь, что произойдёт совсем скоро, а солдаты – нет.
Крепко держат чары. Книга раскрыта, безумие на её страницах нарастает. Бондарев очаровывает жестокостью прозы, выраженной в таком родном русском слове. Он человек, который не боится описать в мельчайших деталях весь ужас войны и, конечно же, редкое, но сладостное счастье. Бондарев накладывает проклятие любви (такое красивое, но такое коварное) на немку, хозяйку дома, и главного героя, подвергает любовь опасности последних отчаянных атак фашистов. Кричишь: «За что ты так?!», потому что знаешь, что скоро конец войне, конец всему, что она породила, даже любви конец, а памяти – нет.
Руны памяти – самые могущественные. Поколение, ряды которого безвозвратно поредели после войны, доносит до тебя, что память – единственное, чем можешь почтить его и отдать дань уважения. Бондарев мановениями своего колдовского пера скрупулезно прописывает каждую сцену, громоздко, обстоятельно, чтобы тебе передалась как можно точная и чувственная картина. Эпизоды, созданные им, не просто остаются в памяти, а вонзаются туда, как осколки от уничтожающих разрывов снарядов артиллерии или авиации; жгучей и пронзительной иглой, будто смертоносная пулемётная очередь, входят в сознание эмоции и мысли солдат, неотступно сопровождающие их до конца войны.
Пораженный магией истории, оказавшись в послевоенной Германии 70-х, вместе с выжившими солдатами мучаешь и терзаешь эту самую память. Было ли то поколение счастливо? Что оно хотело бы вернуть, похороненное войной? Заменит ли кто погибших на собственных глазах боевых товарищей? К чему идет сегодня человек, к чему уже пришел?..
...Закрываешь книгу. Май, 2017 год. В сердце держишь историю, а она горит там и раздирает всё нутро. Не смог докричаться до солдат, побывав волшебной силой реализма Бондарева в далёком мае 45-го, что жив и здоров, что скоро Победа, что вздорите по пустякам. Не смог ответить на вопрос: «Было ли то поколение счастливо?». Не у кого тебе теперь спросить. Но ты жив и здоров, веришь, что это и делало солдат счастливыми. И делает и сейчас, даже когда они спят, больше не смогут полюбить, подружиться и даже повздорить. Чары сильны, но память сильней.

Бондарев использует слово «разъятый» так часто, что поневоле начнешь ассоциировать его с романом. Из-за смыслового переполнения «Берег» тоже становится разъятым на отдельные масштабные сцены, которые хоть и объединяет фигура писателя Никитина, но своей претензией на глобальность его внутренние монологи затирают даже своего «думателя».
Вот эпическая встреча русских и немцев после войны — пусть и собрались они с винишком у камина, а все одно никто не забыт и ничто не забыто; вот эпическая сцена боя взвода Никитина за несколько дней до Победы — уже тошно, не хочется, уже видели занятый Берлин, но надо, война еще идет; вот сцена ночного кутежа Гамбурга — захлебывающаяся, звенящая и бурлящая жизнь проституток, джазменов и вырвавшихся с работки интеллигентов. И все как одна эпические не только по размаху, но и по плотности размышлений, ощущений и описаний.
Разъят и главный герой Вадим Никитин (под маской успешного советского писателя, выезжающего за границу и отстаивающего успехи советской печати перед Западом, таится такой разброд, что пару раз невольно подумаешь: а не поехал ли товарищ Никитин кукухой?): между неутоленным прошлым и стабильным настоящим; между своей страной и мировой правдой; между жизнью и памятью; между двумя своими берегами.
«Берег» разъят и композиционно — на две большие части: несколько майских дней 1945-го в Кенигсдорфе и несколько ноябрьских дней 1971-го в Гамбурге.
Последние дни войны: угасает импульс, который двигал вперед массу таких разных людей, начинаются склоки, вспоминаются свары. Собачатся артиллерия с пехотой, собачатся комбат и лейтенент, собачатся местные и завоеватели. Великая война переходит на уровень мелких дрязг: ты у меня авторитет во взводе украл; а ты мне не дал немочку попробовать; а ты вообще марки приказал реквизировать.
Долгожданный отдых после боев за Берлин резко становится муторным кошмаром, в котором аккумулируется весь страшный опыт войны: потери, тяготы, неуставные отношения, — и одновременно бойцам взвода снова приходится решать делемму про тварь и право (на немецкой земле, где такой выбор чделали совсем недавно) по отношению к жалким и растерянным «вервольфам», прячущимся в перелесках. На фоне этого сумасшествия Никитин встречает первую за всю войну любовь — молодую немку Эмму. На чувство молодым любям отведено два с половиной дня, и даже они не будут пинадлежать им полностью (хотя успеет лейтенант намного больше, чем любитель Есенина из «Зоси»).
В 1971-м году состоявшийся писатель Никитин уже далек от сердечных мук: у него теперь муки похлеще — смысл жизни, боль памяти и значимость потерь. Заграничные поездки Никитин воспринимает как возможность получить новые впечатления, новый опыт и на какое-то время отрешиться от собственных трагедий: внезапной смерти маленького сына, непоняток с другими литераторами и (об этом Бондарев, разумеется, не говорит прямо) с развитым социализмом. Там внезапно появляется и та самая Эмма, чьи глаза напротив говорят, что ее «никто не забыт, ничто не забыто» несколько другого плана.
И в этой части, помимо нелегкой темы поведения победителей на земле побежденных, отношения побежденных к победителям тогда и сейчас, Бондарев честно говорит: мол, свою великую любовь Никитин часто вспоминал в 45-м, а в 46-м почти не вспоминал — не до этого ему было. Се ля ви.
Меж тем Гамбург охвачен потребительской лихорадкой, о чем рассказывают Никитину и его коллеге Самсонову новые знакомые, немецкие интеллигенты, и каким- то истерическим весельем. Днем — умные дискуссии и активная работа, ночью — кабаки и проститутки, так показывают Запад Никитину, так показывает автор его нам (нужно сказать, что СССР он показывает очень точечно — вот добрый лесник в милой сердцу тайге потрошит белок; вот милый сердцу дачный кооператив, где писатель Никитин проводит осень, думая о жене, вот хулиганы напали на него у ресторана, а потом оклеветали в милиции, но это единичный случай).
Но ни на одном из этих полюсов (Восток — Запад) не находит покоя писатель Никитин. И он, увы и ах, не рядом с немкой Эммой, спустя двадцать лет появившейся в его жизни и всколыхнувшей все внутри, и даже не рядом с женой, верно ждущей его в Москве. Где-то внутри прячется свой берег.
Не обошелся Бондарев и без любимой схемы: главный герой белее снега и простодушнее убогого, он далек от низких поступков и даже помыслить не может о подлости, с ним плечом к плечу стоит дружочек-пирожочек, еще белее и еще чище (явный смертник), все остальные, коль скоро не дотягиваются до их высокого идеала, становятся все хуже с каждой страницей.
«Берег» уже не только и не столько про войну, сколько про то, как встроить память о ней в дальнейшую жизнь и как вообще быть с этим безумным наследием, почему мы оставляем себе какие-то конкретные кусочки мозаики, напрочь отвергая другие. Ну и про будущность, пути развития человеческого общества, истоки подлости, волков в шкурах друзей, ценность потерь, смысл жизни... Невозможно впихнуть это невпихуемое в один отзыв.

Мне очень нравится творчество Юрия Бондарева, и эта книга не стала исключением. Высокое мастерство изложения и отличный литературный слог блестяще сочетается с глубокими философскими размышлениями о жизни и смерти, об острых социальных проблемах, о любви и о войне, и еще много о чем. Бондарев потрясающе живо и ярко описывает войну, что собственно не удивляет, ибо он сам фронтовик. Но эта книга совсем не о войне, хотя и вплетены в сюжет события в Германии в мае 1945 года. Удалась ему вывести и любовную линию, хотя, честно говоря, не совсем свойственная автору тема. Но, тем не менее, вышло хорошо, жизненно и просто. А книга, соединяя в себе элементы военной и любовной тематики, все-таки является в своей основе философским поиском. Чего? А того, чего ищет каждый из нас - правды и смысла жизни.
В этой рецензии я не буду пересказывать и анализировать сюжет книги, но хотел бы дать совет, тем читателям, что предвзято и недооценено относятся к советской прозе - почитайте Юрия Бондарева, и, возможно, ваше отношение поменяется на 180 градусов.
P.S.

"Берег" открывает трилогию, и в нем переплетаются судьбы людей на фоне исторических событий. Это не просто роман о войне, это глубокая и трогательная история о любви, которая, как и сама жизнь, многогранна и сложна. Некоторые могут утверждать, что настоящая любовь требует времени, что она не может возникнуть за три дня знакомства. Но я, как и многие, кто испытал это чувство, знаю, что любовь может быть мгновенной, как вспышка молнии, и такой же яркой. Каждый из нас имеет свою историю любви, и лишь те, кто пережил подобные чувства, могут понять, что это было для них.

Сюжет романа разворачивается в два временных отрезка: ноябрь 1971 года и май 1945 года, и оба они происходят в Германии. В 1971 году известный советский писатель Вадим Никитин приезжает в Германию на встречу с издателем. Судьба сводит его с госпожой Герберт, организатором этой встречи. Случайно ли эта встреча? Ведь памяти Вадима живет другая история — история его юности, когда уже в завершении войны он встретил Эмму, юную немку, и их сердца соединились в любви, несмотря на все преграды. В тот момент, когда мир вокруг них рушился, они нашли друг друга, но их счастье было обречено на разлуку. Вадим, командир батальона, и Эмма - немка. Они оказались по разные стороны баррикад и их любовь, как и многие судьбы, была разорвана войной.

Спустя 26 лет, когда Вадим вновь встречает Эмму, он понимает, что время не стерло их чувства, но принесло новые испытания и воспоминания. Эта встреча — не просто пересечение судеб, это столкновение прошлого и настоящего, надежд и разочарований.

Несмотря на то что в романе присутствует явная идеологическая подоплека, отражающая дух времени, для меня важен не столько политический контекст, сколько эмоциональный фон, который Бондарев создает с помощью своих слов. Его мастерство в передаче чувств и переживаний героев позволяет читателю погрузиться в их мир, ощутить их радости и горести. Я не литературный критик, и не стремлюсь анализировать каждую строчку, но для меня "Берег" стал книгой, которую невозможно отложить. Я прочитала ее на одном дыхании за один присест и каждая страница наполняла меня эмоциями, которые, как мне кажется, были искренними и настоящими.

В конечном итоге, "Берег" — это не просто роман о любви во время войны, это история о том, как любовь может выжить даже в самых трудных условиях, о том, как она способна преодолевать время и расстояние. И, возможно, именно в этом и заключается величие произведения Бондарева — в его способности затрагивать самые глубокие струны человеческой души. С каждой страницей я чувствовала, как история проникает в мою душу, вызывая слезы и переживания.

Автор избрал героем своей книги писателя, это проводит какую-то паутинку к нему самому, мы, вольно или невольно, начинаем смешивать его героя с самим автором, с молодым лейтенантом в военные годы и, конечно, с уже зрелым писателем. И в начале книги речь идет о литературных вопросах, о написании романов, о работе над словом, над предложением. Опять-таки, это заставляет нас концентрироваться и над тем, как именно написан данный роман, внимательнее относиться к словам. Может быть, поэтому, моя первая мысль была об ученической перенасыщенности текста определениями, сравнениями и эпитетами. Что бы он не описывал, природу, погоду, человека, он обязательно добавит описательные образы. Казалось бы, это правильно, а мне сразу вспоминались уроки. Мало написать: с деревьев облетают листья. Куда лучше описать эти листья, хотя бы так: с деревьев опадают желтые листья. Но и это звучит слишком примитивно, настоящий писатель подберет более запоминающийся необычный и неизбитый образ, и это уже будет звучать примерно как: под ногами шуршат ржавые листья. На данном примере я говорила только о листьях. Но автор добавит описание и к ногам и к шуршанию. Вроде бы, красивый текст, а мне казался искусственным, каждое такое избыточно нетривиальное описание резало слух.
А потом автор перешел к военной теме. И я сразу забыла о стилистике. Вот вообще, перестала обращать внимание какие там слова употребляются. Автору удалось создать плотный текст, он достиг требуемого напряжения в ситуации, хотя и не использовал ловушек, так свойственных современным писателям криминального жанра: а там, из-за угла… Нет, все было проще, бесхитростней, но от этого не менее проникновенно, горячо и жутко. Хотя автор показывает всего несколько дней, уже самый конец войны. Когда роты постепенно выводят из боев, солдаты размещаются в мирных немецких домишках, а вокруг светит солнце, зеленеет трава и кажется, что все уже совсем закончилось, и отчаянно хочется дожить.
И это будет книга не о войне как таковой. А о том, как в любых условиях оставаться человеком. И о том, что у каждого есть выбор, который однажды ему придется сделать. Продлить беспощадную и уже бесполезную бойню еще на неделю или остановить ее раньше? Увидеть в своем противнике врага или ребенка? Отыграться на чужой земле за все свои лишения и трагедии семьи или отстаивать культуру и честь своей страны?
А потом будет нежданная встреча через 20 лет. И будут воспоминания о молодости, и понимание, что та легкость жизни, то четкое ее понимание, утрачено навсегда, рассыпалось за прожитые годы. И будет много бесед о том, что может и не может делать человек. А за всем этим будут стоять просто люди из двух разных стран, когда-то враги, да и сейчас из разных политических лагерей. И опять будет бередить душу этот вопрос, что можно простить, что можно забыть?