Рецензия на книгу
Берег
Юрий Бондарев
evanyan17 апреля 2021 г.Разъятый человек, или Исповедь простодушного
Бондарев использует слово «разъятый» так часто, что поневоле начнешь ассоциировать его с романом. Из-за смыслового переполнения «Берег» тоже становится разъятым на отдельные масштабные сцены, которые хоть и объединяет фигура писателя Никитина, но своей претензией на глобальность его внутренние монологи затирают даже своего «думателя».
Вот эпическая встреча русских и немцев после войны — пусть и собрались они с винишком у камина, а все одно никто не забыт и ничто не забыто; вот эпическая сцена боя взвода Никитина за несколько дней до Победы — уже тошно, не хочется, уже видели занятый Берлин, но надо, война еще идет; вот сцена ночного кутежа Гамбурга — захлебывающаяся, звенящая и бурлящая жизнь проституток, джазменов и вырвавшихся с работки интеллигентов. И все как одна эпические не только по размаху, но и по плотности размышлений, ощущений и описаний.
Разъят и главный герой Вадим Никитин (под маской успешного советского писателя, выезжающего за границу и отстаивающего успехи советской печати перед Западом, таится такой разброд, что пару раз невольно подумаешь: а не поехал ли товарищ Никитин кукухой?): между неутоленным прошлым и стабильным настоящим; между своей страной и мировой правдой; между жизнью и памятью; между двумя своими берегами.
«Берег» разъят и композиционно — на две большие части: несколько майских дней 1945-го в Кенигсдорфе и несколько ноябрьских дней 1971-го в Гамбурге.
Последние дни войны: угасает импульс, который двигал вперед массу таких разных людей, начинаются склоки, вспоминаются свары. Собачатся артиллерия с пехотой, собачатся комбат и лейтенент, собачатся местные и завоеватели. Великая война переходит на уровень мелких дрязг: ты у меня авторитет во взводе украл; а ты мне не дал немочку попробовать; а ты вообще марки приказал реквизировать.
Долгожданный отдых после боев за Берлин резко становится муторным кошмаром, в котором аккумулируется весь страшный опыт войны: потери, тяготы, неуставные отношения, — и одновременно бойцам взвода снова приходится решать делемму про тварь и право (на немецкой земле, где такой выбор чделали совсем недавно) по отношению к жалким и растерянным «вервольфам», прячущимся в перелесках. На фоне этого сумасшествия Никитин встречает первую за всю войну любовь — молодую немку Эмму. На чувство молодым любям отведено два с половиной дня, и даже они не будут пинадлежать им полностью (хотя успеет лейтенант намного больше, чем любитель Есенина из «Зоси»).
В 1971-м году состоявшийся писатель Никитин уже далек от сердечных мук: у него теперь муки похлеще — смысл жизни, боль памяти и значимость потерь. Заграничные поездки Никитин воспринимает как возможность получить новые впечатления, новый опыт и на какое-то время отрешиться от собственных трагедий: внезапной смерти маленького сына, непоняток с другими литераторами и (об этом Бондарев, разумеется, не говорит прямо) с развитым социализмом. Там внезапно появляется и та самая Эмма, чьи глаза напротив говорят, что ее «никто не забыт, ничто не забыто» несколько другого плана.
И в этой части, помимо нелегкой темы поведения победителей на земле побежденных, отношения побежденных к победителям тогда и сейчас, Бондарев честно говорит: мол, свою великую любовь Никитин часто вспоминал в 45-м, а в 46-м почти не вспоминал — не до этого ему было. Се ля ви.
Меж тем Гамбург охвачен потребительской лихорадкой, о чем рассказывают Никитину и его коллеге Самсонову новые знакомые, немецкие интеллигенты, и каким- то истерическим весельем. Днем — умные дискуссии и активная работа, ночью — кабаки и проститутки, так показывают Запад Никитину, так показывает автор его нам (нужно сказать, что СССР он показывает очень точечно — вот добрый лесник в милой сердцу тайге потрошит белок; вот милый сердцу дачный кооператив, где писатель Никитин проводит осень, думая о жене, вот хулиганы напали на него у ресторана, а потом оклеветали в милиции, но это единичный случай).
Но ни на одном из этих полюсов (Восток — Запад) не находит покоя писатель Никитин. И он, увы и ах, не рядом с немкой Эммой, спустя двадцать лет появившейся в его жизни и всколыхнувшей все внутри, и даже не рядом с женой, верно ждущей его в Москве. Где-то внутри прячется свой берег.
Не обошелся Бондарев и без любимой схемы: главный герой белее снега и простодушнее убогого, он далек от низких поступков и даже помыслить не может о подлости, с ним плечом к плечу стоит дружочек-пирожочек, еще белее и еще чище (явный смертник), все остальные, коль скоро не дотягиваются до их высокого идеала, становятся все хуже с каждой страницей.
«Берег» уже не только и не столько про войну, сколько про то, как встроить память о ней в дальнейшую жизнь и как вообще быть с этим безумным наследием, почему мы оставляем себе какие-то конкретные кусочки мозаики, напрочь отвергая другие. Ну и про будущность, пути развития человеческого общества, истоки подлости, волков в шкурах друзей, ценность потерь, смысл жизни... Невозможно впихнуть это невпихуемое в один отзыв.363,5K