Валентин Катаев. Собрание сочинений в десяти томах. Том 6

Изданная в "Новом мире" в 1967 году, была "Трава..." чем-то новым и необычным в творчестве Катаева . Сам он, писавший в стиле соцреализма, назвал этот стиль "мовизмом", "плохим письмом".
Лукавил, понятное дело. Да и отрывистость, отсутствие структуры и явной последовательности вовсе не его заслуга. Сразу вспомнился Василий Васильевич Розанов и его Опавшие листья .
Было ли это поиском новых форм, переоценкой долгих лет работы, перестройкой и переналадкой под ветром перемен...все возможно. Формально эта автобиографическая повесть рассказывала о становлении будущего писателя, о влиянии двух таких великих, и таких диаметрально противоположных поэтов как Бунин и Маяковский. На самом деле это была осторожная, завуалированная исповедь, в надежде на понимание, а возможно на оправдание. Был Валентин Катаев весьма не простым человеком, активно "гребущим по течению" времени и политики.

Москва 20-х и не названные подлинными именами герои, изображённые без всякой претензии на объективность - так как виделось ему... и так, что у критиков и читателей возникает справедливый упрек в искажении и предвзятости, в косности оценок и все той же руководящей роли, впитанной и ставшей уже естественной и неотделимой. Герой и дитя своей эпохи. Прикрывшийся предупреждением не воспринимать повесть как мемуары.
И в то же время грусть, что так понятна, когда оглядываешься на прожитое. Отточенность фраз, много изыска, блеска формы, виртуозности. И искренне сожаление о невозвратном - о молодости, о революции, о жизни как таковой. Весьма эмоционально и реалистично, выбранной и привязанной деталью, пепельницей с золотой чашечкой...теперь уже выгоревшей, почерневшей.
Эта "Трава..." горькое размышление о быстротечности времени, о забвении, о вечности, прорастающей той самой травой. О сожалении, я надеюсь.

И нет у меня желания заканчивать минорной нотой Катаева. Пусть будет ещё о Бунине;)
О слишком заумных текстах:

Бигнония:

Цветы бигнонии необязательно как на картинке, могут быть темнее и светлее, но на бордовые и розовые я смотрю с подозрением. Они неправильные, правильную, кирпично-красную, написал Катаев , написал так, что розовая бигнония прочитавшему "Траву забвенья" кажется странной.
Катаев обладал могучей силой описания.
И еще более могучим умением сказать, что хочется, не говоря нежелаемого.
Мовизм, говорит автор, это от слова "mauvais", плохой, значит. Неумело, мол, пишу, не стреляйте в пианиста, играет как умеет.
Катаев умеет сплести из воспоминаний осязаемое и ускользающее одновременно. Перепрыгивая во времени, переводя взгляд с одного современника на другого, переключая вид от первого лица на вымышленное альтер эго - Рюрика Пчелкина. В зависимости от того, о чем рассказывает.
В наше время достаточно чуть пошарить в Интернете, чтобы получить представление об обширности его умолчаний, но из-за этого только сложнее решить: сколько в Рюрике Пчелкине от самого автора, а сколько от обманки, отводящей глаза читающего.
К финальным страницам становится неважным желание разобраться, подтвердить, опровергнуть. Безоценочное щемящее чувство.

А пока до финальных страниц не дошло:

.. к щемящему ощущению примешивается успокоение. Таким действием, вероятно, обладал перстень с гравировкой "и это пройдет".

Я — один из немногих читателей, который преданно любит Валентина Катаева и считает этого писателя незаслуженно забытым и непонятым. Казалось бы, его при жизни активно издавали, он был членом Союза Писателей, постоянно встречался с читателями, после его смерти издано не одно собрание его сочинений. Но у нас нет его музея (есть литературная экспозиция в одесском музее), его книги не изучают в школьной программе. Его имени не учредили премию. А ведь это показатель общественного признания.
Между тем (а это важно), темы, которые затрагивал Катаев, не утратили актуальности. А язык, которым он говорит с читателем — правильный, красивый, русский классический язык. И ради только беседы с умным человеком, ради этого внутреннего диалога читаешь Катаева.
А Катаеву было о чем рассказать: первая мировая война, ученичество у самого Бунина, участие во врангелевском заговоре, жизнь в Одессе, высокие литературные круги, дружба с Олешей, Ильфом и Петровым (не только дружба так как Петров был его младшим братом!). Прекрасные идеи, которые воплощали другие. И создание и издание знаменитого журнала «Юность»! Катаев открыл нам Евтушенко, Вознесенского, Аксёнова.
Я обожаю его книги: «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона», которую я считаю одной из лучших книг о детстве, и «Алмазный мой венец», который мышалет готов перечитывать постоянно. И который дал шанс возникнуть «Орфографии» Быкова, а одно это уже дорогого стоит.
Вот что говорит Дмитрий Быков в одной из своих лекций в цикле 100 лекций о русской литературе о «Траве забвения»: «О чем рассказывает «Трава забвения»? Формально это воспоминания о дружбе с Буниным и Маяковским. Ключевой сюжет там тем не менее не этот, а история Клавдии Зарембы, или девочки из совпартшколы. Разысканиями многих катаеведов впоследствии удалось установить, что история эта подлинная, что героем ее был некто Федоров, сын одесского мецената, который был арестован ЧК по доносу своей любовницы. Он был бывшим белым офицером, эта девушка его разоблачила, была в него влюблена и его сдала. Есть тут и внутренняя катаевская линия, конечно, потому что и Катаев был арестован в те времена, и пережил муки ожидания расстрела в одесском подвале, он знал, что расстреливали под рев грузовиков, и эта жуткая деталь отражена и в рассказе «Отец» раннем, и в «Вертере». Эта история постоянно его волновала, и он постоянно к ней возвращался, но больше всего, конечно, волновала его история вот этой самой Клавдии Зарембы, которую он выдумал, которая в реальности была совершенно не такой, но была. И действительно, Ингулов, фельетонист, который потом стал сотрудником одесской ЧК, с его помидорно-красным лицом и ироническим мясистым носом, вспоминает Катаев, похожий несколько на провинциального Аверченко, не зря стучал кулаком на тогдашних журналистов, крича: «Вот настоящая литература! Вот где Шекспир! Девушка, которая любила белого офицера и сдала его вопреки этой любви».
Мы видим, как беспощадно время. Великие люди уходят, ощущая свою ненужность в жизни. Бунинская интеллигентность, напор и мощь Маяковского, импрессионизм выдуманного героя Катаева — Рюрика Пчелкина. Всё прорастает травой забвения.
Лично мне близки и сердечны образы в книге, вкрапление прекрасных стихов.
Прочите, забыв о том, что книга написана в советскую эпоху.

Не знаю, как возможно описать удовольствие, полученное от чтения этой книги. Дело в том, что оно, это удовольствие, такое полное, такое объемное, а я в таком состоянии предпочитаю молча "вариться" у себя в голове, ведь все равно мои слова теряются в чувствах и блекнут бессильно после чтения 250 страниц текста высочайшей пробы. А это именно такой текст! Да, эта повесть - мемуары Валентина Катаева, но в них слышен не только автор, попеременно звучат голоса Ивана Бунина, Афанасия Фета, Александра Блока, Владимира Маяковского, Мандельштама, Булгакова, Олеши, Бабеля. Бунина много, Маяковского меньше, остальные редко, но все вместе – это русская литература первой половины ХХ века.

Воспоминания об Иване Бунине понравились безмерно, хочу и обязательно перечитаю не раз. В них интересно все - от личности самого Бунина, рассуждений Бунина о литературе, до описаний одесской жизни такой солнечной в начале и холодной в конце.

Катаев несомненно талантливый писатель, я ходила по его одесским улицам, я чувствовала вкус компота, который они с Буниным ели с ситным хлебом, поделив пополам, я продавала с ним родительскую мебель, когда чудом вернувшись живым из командировки в деревню и он узнал, что его отец умер, прочитав ошибочное известие о гибели сына. Революция – это страшно, но для молодых она была прекрасной! Катаев принял ее без оговорок, он ей служил, он прожил с этой верой всю свою долгую жизнь.

В Москве Катаев жил с 1922-го года. В московских воспоминаниях царит, конечно же, Маяковский. Оказывается вечер, накануне самоубийства, Владимир Маяковский провел у Валентина Катаева. Об этом вечере многие вспоминают. А вот о том, что у певца революции начались проблемы с цензурой, не знала. История с «Баней» удивила, как и покаяние за прекрасные слова в незабываемом четверостишии:

Я не читала раньше Валентина Катаева, школу опускаю, потому что совершенно не помню, что из Катаева мы изучали на уроках. Тем лучше, благодарю память за ее избирательность, впереди меня ждет еще много прекрасных открытий.

Два человека учили Валентина Катаева видеть мир. Мир был разный, у каждого свой взгляд.

Бунин и Маяковский. Маяковский и Бунин.
Что у них общего?
Пожалуй, ничего, кроме возможности смотреть на окружающую жизнь беспощадно зоркими глазами и давать совершенно точное словесное выражение, быть художником слова с неистощимой фантазией.

Маяковский и Бунин. Бунин и Маяковский.
Что у них общего?
Пожалуй, ничего, кроме главного объединяющего – таланта.

Очень хорошая книга. Как назвать, к какому жанру ее отнести? Затрудняюсь с ответом. Сам Катаев признается, что не смог найти ей точное определение:

Бог с ним, с определением. Это было любопытно. Советую.

В "Траве забвения" я открыл совершенно нового, неизвестного для меня Катаева. Я знал его только как автора "Белеет парус одинокий", "Хуторок в степи" , "Сын полка", "Время вперед", которые прочитал еще в подростковом возрасте и в последующем особенно им не интересовался. Здесь же я узнал, что он начинал с поэзии и был любимым учеником Бунина, который сыграл большую роль в становлении Катаева как поэта и прозаика, но не смог изменить его отношения к Революции. Необычна сама форма написания этих воспоминаний. С такой я встретился впервые. Это не связанное единое повествование, а извлекаемые из памяти запечатлевшиеся там события о себе, о времени, которые автор откровенно изложил на бумаге. Очень много Катаев пишет о Бунине, его не простом характере и отношении к происходивших в России революционных событиях,поэтическом творчестве Бунина, приводит его отзывы о русских поэтах и писателях. Запоминается место, где Катаев рассказывает со слов жены Бунина о его последних днях жизни и смерти, а также о посещении могилы писателя в Париже. Значительное место занимают воспоминания о Маяковском, которые заканчиваются последним вечером перед самоубийством поэта. После прочтения отрывков из стихов как Катаева, так и Бунина захотелось найти и прочитать их полностью.

Хорошая книга, написанная, скорее, не о Ленине, а о самом себе (ну, и немного для путешествия по Европе). Как и всякого настоящего писателя, Катаева в его повести интересуют собственные воспоминания, переживания, однажды увиденные образы, которые не дают покоя всю жизнь, разрозненные мысли, впечатления, его увлекает и художественная реконструкция некоторых исторических событий - это то, где писатель может проявить свой дар. Именно благодаря этому повесть отлично читается и сейчас. Она практически лишена идеологического налета.

Писать можно как угодно. Начинать с начала, с середины, с конца. И есть истории, которые иначе и не расскажешь, как следуя за своей мыслью и памятью, не сдерживая их ни сюжетом, ни последовательным повествованием.

Возвращаться от детства - к себе, страдающему от косого взгляда начальника, и уходить обратно, к раздавшемуся однажды, давным-давно, звуку бьющегося стекла. Рогатка, фонарь, сердитый дворник.

И к другим звукам, что слышны за оркестром, точнее, не слышны, но мнятся.

Или помнится уже не звук, но тишина, когда под воды театрального действа на дно отпускался Садко, тишина, расслышанная за музыкой Римского-Корсакова.
Или слышится звук биения сердца той странной девочки, сквозь ее ребра, кожу, дешевое платье - все еще слышится, хоть и нет ее давно на свете.
...
"Кубик" Валентина Катаев - повесть и о детстве, и о обо всем разом: о времени, точнее о его отсутствии; о звуке, не развеявшемся в мире; о бесконечном повторении детской мечты, пусть и с другими детьми; о жизни, как о череде отражений в зеркалах.
...
А детство не безоблачно, в нем есть и свои страхи, и тайны: так некий мальчик, видя по всему городу таинственные буквы "ОВ", решил, что они - дело рук неведомой банды. А если поймать банду - обретешь богатство. А богатство - ключ ко всем детским мечтам разом.
...
Катаев меня удивляет.
Слава чиновника от литературы сработала против него - я не касалась его книг, не желая прочесть очередной предсказуемый производственный роман.
А оказалось - это невыразимо тонкий писатель.
Есть у него и свои взлеты, и свои провалы. А у кого их нет? Ровно пишут только ремесленники.
...
В "Кубике" он сосредоточен на звуке; в "Траве забвения" - на времени.
Валентин Катаев - талантливый повествователь, но иногда его записи напоминают запечатленную медитацию, причем он очень точно формулирует свои мысли, даже сложные, отталкиваясь от впечатления, чувства, незначительного воспоминания.
...
Тонкая грань между словоблудием и развитием мысли, да вот она. Читайте, люди, Катаева.

Валентин Петрович Катаев написал 10 томов произведений. Так сложилось, что "Святой колодец", написанный в 60-х годах прошлого 20 века, прочитала только сейчас. Умели писать классики, удовольствие получила огромное. Настоящее художество о том, что было и есть на момент написания, о чем думается и что представляется.
Героев, как бы нет, но постоянно чувствуется присутствие жены автора и детей (сына и дочери, которых автор шутливо называет Шакал и Гиена). Есть у Катаева такое, давать прозвища близким и знакомым.
Какие же бывают различные воспоминания: одни вызывают неприятие ( недавно прочитанная "Легендарная Ордынка" Михаила Ардова) и другие (катаевские), которые вызывают приятные чувства, самые разные.
В книге есть и юмор ( о Мандельштаме и его жене Надежде) и стихи поэта: "Кахетинское густое Хорошо в подвале пить,- Там в прохладе, там в покое пейте двое, одному не надо пить!" "Мне Тифлис горбатый снится" - так называется это стихотворение.
Вкрапленные в текст стихи украшают его: "В воскресенье вербное Завтра встану первая Для святого дня" (Блок). Попадались и незнакомые строки, но красивые.
Выдуманный говорящий кот и старик-фантом - фантазии тоже хороши. Это не современное фэнтези, которое предпочитают многие современные читатели, погружаясь в эти волшебные ( а иногда страшные) миры.
Это книга обо всем: об Америке ( какой ее увидел автор), о мовизме и импрессионизме, о первой любви. Обо всем понемногу. Мысли автора текут хаотично, повествование перескакивает с одной темы на другую, но это совсем не раздражает. Происходит это из-за талантливого языка изложения. Захотелось еще почитать написанное Катаевым Валентином Петровичем, который прожил долгую жизнь (1897-1986 годы), а еще он много написал для детей. "Сын полка", "Белеет парус одинокий" и другие - помните?
А почему "Святой колодец"? Это небольшой родник около станции Переделкино, где автор обдумывал эту книгу и размышлял о жизни. Интересно, сохранился ли этот родничок....

"Моруа утверждает, что нельзя жить сразу в двух мирах – действительном и воображаемом. Кто хочет и того и другого – терпит фиаско. Я уверен, что Моруа ошибается: фиаско терпит тот, кто живет в каком-нибудь одном из этих двух миров; он себя обкрадывает, так как лишается ровно половины красоты и мудрости жизни.
Я всегда прежде жил в двух измерениях. Одно без другого было для меня немыслимо. Их разделение сразу превратило бы искусство либо в абстракцию, либо в плоский протокол. Только слияние этих двух стихий может создать искусство поистине прекрасное. В этом, может быть, и заключается сущность мовизма".
Повесть - одна из первых работ позднего Катаева, и "слияние двух стихий" здесь раскрывается в полной, обостренной, мне кажется, форме. Вся повесть - это своеобразный поток видений лирического героя, увиденного им во время проведения операции. Основных линий две - взгляд на Америку и первая любимая женщина, которые ближе к финалу сливаются воедино. По манере письма повесть Катаева ничем не уступает современным "авангардным" вещам, а чем-то даже превосходит их (вкусом и чувством языка, например). В подцензурной советской литературе было всякое, даже в чём-то радикальное письмо.