Л. Н. Толстой. Собрание сочинений в 20 томах. Том 12. Повести и рассказы 1885 – 1902 гг.

Сюжет данного, вполне увлекательного, рассказа основан на реальных событиях, которые оказали переломное влияние на всё последующее творчество Толстого. Над каждым произведением позднего периода, как художественным, так и публицистического характера, витает пережитый арзамасский ужас.

Герой отправляется в дорогу, чтобы присмотреть в области имение для покупки, и останавливается на ночь в придорожной гостинице в Арзамасе. И в ночи на него накатывает тоскливое и жуткое ощущение бессмысленности своих действий. Он ужасается тому, как суетно его желание куда-то ехать и покупать некое имение, которое никак не может что-либо изменить в его жизни. И граф с ясностью осознаёт, что проступил настоящий страх смерти. Он буквально физически ощутил присутствие костлявой.

Смерти не должно быть, но она есть, и эта истина возмутила Льва Николаевича. Он почувствовал злобу на себя и на то, что его "сделало".

Это желание куда-то бежать, покупать ненужные вещи, размножаться, избегать одиночества — всё это оказывается производным от этого хтонического страха утраты себя.

Автор не находит выхода: ведь если надо умирать, то зачем было рождаться, а если продолжать жить, то лишь для того, чтобы умереть. Эти мысли, словно волчок, не дают ему более заснуть, и он покидает гостиницу в ночь и возвращается обратно домой.

У меня тоже в биографии случился эпизод подобного ужаса, но, конечно, не сравнимый с описанным толстовским накалом.
В одно солнечное осеннее утро, отправившись в ванную, мне стало не по себе: я почувствовал, что теряю сознание, и процесс этот мной никак не контролируется. Меня будто засасывало в воронку, и конечности начали слабеть. Было ощущение, что сейчас я упаду и это будет окончательным, но всё же каким-то усилием воли устоял.
И действительно, ощущение бессмысленности и суетности всех событий жизни было как результат такого состояния, и появилось возмущение, что вот так, за минуту, можно закончить земной путь, и что тогда значат все твои дела и желания. И отголосок этого состояния, который трудно зафиксировать словами, остался со мной и по сей день.
После этого события повесть Толстого заиграла для меня более насыщенными и густыми красками.

Стоит заметить, что повесть не завершена. И этот факт также кажется символичным, ведь и жизнь течёт словно текст с различными сюжетами и обрывается зачастую на середине строчки.

И всё же замечательно, что Толстой, изображая даже тёмные стороны жизни, всё равно сохраняет фоном мягкий свет добра и сострадания.

Еще одна малышка в котомку моего сентября. На этот раз Лев наш Николаевич Толстой. И снова я мимо глубокого посыла, который вкладывал автор. Точнее, посыл мне как раз максимально понятен, а вот эмоции от поступка героя у меня свои собственные.

Сколько уж наши классики писали (чуть не сказала, и будут писать) о дьявольских происках во всем, что касается страсти или, если хотите, похоти. От того, на сколько эта тема избита в литературе, становится несколько скучно сразу, как этот мотив начинает слышаться со страниц произведения. Это не стало исключением.

Лев Николаевич, конечно, тоже знатно пострадал в рамках этой небольшой повести. Особенно, если знать, что а) история местами автобиографична; б) в том числе имеет в своей основе вполне реальный случай (уже не связанный с Толстым). Что лишний раз доказывает, что все эти ***дастрадания были, есть и будут. И никогда не закончатся. Можно обличать это до хрипоты, до седых… волос, грозить гиеной огненной и карой небесной, но если кровь отливает от головы в другие места, мало кто в состоянии взять себя в руки (во всех смыслах этого слова) и противиться страсти. Впрочем, поехать кукушкой на фоне мук совести тоже дано не каждому. 

В общем, с одной стороны, да, классика есть классика, с другой, - положа руку на сердце, я не увидела ничего нового для себя. Но проблема не в Льве Николаевиче, как мы понимаем, а в том, что он не стал для меня первым… в теме обличения человеческих пороков. Ну и в моем личном отношении к этой теме. Согласитесь, странно было бы, если бы я смотрела на историю в книге с чужой колокольни, а не с собственной.

"Отец Сергий", "Крейцерова соната", "Анна Каренина".

"Детство", "Отрочество", "Юность".

Целая жизнь между двумя трилогиями. Целая жизнь.
Теперь-то понимаешь, что 28 лет - возраст осмысления детства, отрочества и юности, - Господи, что это? Ничто. А здесь целая жизнь прошла.

Какая разница как звали главного героя? Стива Касацкий, Николай Иртеньев, - никакой разницы в псевдонимах главного героя. Пусть их, псевдонимов, будет миллион, или даже два. Миллиард не выразит количество сущностей, заключенных в глыбе, имя которой - "Лев Толстой".

Бескомпромиссность Касацкого-Толстого уже на первых страницах: быть с женщиной, уже бывшей "под кем-то". Именно так - "под кем-то". Но ведь "кто-то" - сам Государь. Было ли понятно уже "из этой истории", что о.Сергий не убежит от судьбы в постели с купеческой дочкой? Да ничего не было очевидным. Никакой истории невозможно вывести из одной точки на плоскости.

А что, отрубленный палец - индульгенция=гарантия от бездны падения на всю оставшуюся? Как оказалось нет, вовсе нет, совершенно нет, абсолютно нет. А сколько соблазнов было вывести из кульминации, казалось бы, неравной борьбы с искушением и тогдашней победы над ним,искушением, сколько соблазнов: ну уж сейчас точно нет. Никаких искушений! Ничего темного, цепляющегося грязью дорожной, кандалами каторжными, ничего теперь не удержит Стиву=о. Сергий от прямой дороги на небеса. Ничто не в силах -ни человеческих, ни в небесных. Оказалось: уход-побег из рая -ещё впереди.

Чаша оказалась уж больно глубокой. Толпы,ожидающие твоего благословения и простой помощи, - это ли не повод сказать: Господи, спасибо! Жизнь - удалась! Но оказалось: за поворотом - новый поворот. И никто не знает будет ли последний? И если будет - где он, этот поворот?

Нет ответа. И у Толстого его не было. А потому и трагедия: каких только вопросов он не задавал себе - где ответы? А поскольку странник-то - ещё тот, тот, кто пойдет до самого конца,то не будет ему успокоения. Потому что нет его, успокоения на бесконечном пути вопросов, практически безответных, практически риторических. Например: если ли предел искушениям? Искушениям плоти в особенности?. Хватит ли сил преодолеть?Пусть не все, но много, очень много. Чего внутри каждого - святого и грешника - чего больше? Добродетели? Греха и соблазнов? И самое ужасающее: сколь долго ты бы не шел по предназначенной тебе дороге, пусть не становится короче и, тем более - проще. Ни опыт, ни знание не говорит тебе: прекратится ли когда-нибудь эти искушения? Хоть когда-нибудь прекратится?

Трагедия: искренность веры, стремления познания и себя, и веры, и себя в вере, - всё абсолютно искренне. От сердца. Накал переживаний зашкаливает. Как и количество нюансов при описании мгновения почти вселенской славы, сделанных автором. Который сам прошел этот искушающий значимостью своей персоны путь. Но искренность - условие необходимое, но недостаточное для ответов на конечные, проклятые вопросы. И вообще ориентиры скрываются, исчезают. "Не видно ни зги". Куда идти? - вопрос, оказавшийся неподъёмным даже для титана.

Даже в конце, в самом-самом конце жизни, Толстой увидел, нет, снова обратился к войне-мировской идее опрощения и возвращения к "людям божиим". Без Платона Каратаева, но с Пашенькой, давнишней своей знакомой. Которая, по представлениям автора, и жила самой что ни на есть "божией жизнью". Простой, а потому истинной жизнью божьего человека. Во что с трудом верится. Потому что простота, как и искренность, - это вовсе не гарантия чего-либо. Не пропуск это, но скорее карман, в котором пропуск этот должен был бы находиться.

Но в чём же смысл той жизни, которая прошла перед читателем? Родион Раскольников на каторге и Стива Касацкий, оправленный за бродяжничество по сути туда же, - не единственный ли художественный вариант, подсмотренный у Достоевского, вариант уставшего от жизни, себя и раздумий яснополянского гения?

Во-первых и во всех остальных это просто очень плохо написано с технической стороны. И настолько небрежно и коряво с точки зрения языка, что некоторые куски просто физически больно читать. Всякие "но её не было, и в шалаше ничего не было, что бы доказывало, что она была" или там "рисовало ему её его воображение".
Очень не люблю подобные наброски, выдаваемые за законеченные произведения.
Не вдавался в историю написания этой повести, но редактура здесь, похоже, не ночевала. Да и судя по двум концовкам это действительно просто опубликованный черновик. Ставить что-то выше двойки не вижу смысла и, подозреваю, сам автор никогда это из своего стола не доставал, чтобы кому-то показывать.

Повесть, написанная в виде рассказа попутчика в поезде, некоего Позднышева, который описывает свои взгляды на брак и любовь (и не только), а также рассказывает, как из ревности убил свою жену. Соответственно этому и произведение распадается на две части: "теоретическую", в которой излагаются взгляды самого Толстого, проповедующего идеалы воздержания, и "рассказ о жизни", где описываются мучения Позднышева в несчастливом браке, а также испепеляющая его ревность, в итоге приведшая к убийству жены.
Взгляды Толстого, изложенные в этой книжке, категорически не близки мне, они не логичны, не научны, попросту неверны. Из частной истории несчастливого брака не могут быть выводимы с необходимостью настолько общие выводы о необходимости безбрачия, воздержания и т.п.
Но все эти рассуждения из "теоретической" части хороши уже тем, что заставляют задуматься и искать контраргументы.
Что же касается второй части - рассказа о ревности - то тут писательское мастерство налицо; внутренняя психология ревнивца показана до физиологичности правдоподобно (хотя и не могу судить об этом со знанием дела), есть что-то даже от Достоевского: такое же погружение в тёмные глубины человеческой натуры.
В общем, вещь очень спорная и противоречивая, но в то же время сильная.

Толстой - точно мой автор. Даже такое неоднозначное произведение как "Крейцерова соната" мне очень нравится. Давайте по пунктам разбираться, что в ней хорошо, на что можно закрыть глаза, а на что нельзя.

Я не согласна с тем, что Толстой унижает женщин. Толстой говорит о том, что женщины пользуются своей внешностью и мужской чувственностью, выставляя напоказ своё тело, чтобы заполучить мужа. Разве не прав?

Далее он утверждает (через Позднышева, но нет никаких сомнений, что именно так и думал сам Лев Николаевич), что чтобы быть действительно равной в правах женщине нужно перестать заниматься украшательством своей внешности, прикрыть наготу и развиваться духовно - лишь тогда она сможет обрести себя как личность. Не об этом ли твердят феминистки?

Уже в послесловии (которое к слову я боялась читать, но в итоге оно лишь добавило очков основной повести) Толстой говорит об отсутствии плотской любви как о недостижимом идеале жизни на земле. И тут надо вспомнить, что Толстому было за 60, когда он писал это. Вероятно, если бы у него тридцатилетнего была возможность прочитать это произведение, он бы согласился, посмеялся и поехал к проституткам.

О том, что при снижении либидо жизнь начинает играть другими красками и люди начинают задумываться о том, на что раньше у них нехватало времени - я слышала не раз. Так что тем, кто считает это убеждение Толстого сумасшествием, могу посоветовать перечитать это произведение после 70.

Но всё же есть кое-что, что оставило неприятное ощущение после прочтения: ощущение, что во время чтения ты находился в голове у помешанного. Эта болезненная ревность и подозрительность давила и коробила.

В остальном же - как всегда гениально.

Своеобразное построение сюжета. Книга начинается со спойлера: на первых же страницах читатель узнаёт, что главный герой - Иван Ильич - умер. А потом идет рассказ о его жизни, семье, карьере... и болезни, которая случилась внезапно, не-вовремя, слишком рано. Смертельная болезнь заставляет ИИ (и читателя вместе с ним) задуматься о смысле жизни. Разочарование, сомнения, переоценка ценностей...
Как сказал великолепный Вуди Аллен, было бы здорово прожить свою жизнь наоборот, начать со смерти, а закончиться оргазмом. Увы, но так не бывает.
Среднестатистический человек не соотносит смерть и тяжелые болезни с собой. Это инстинкт самосохранения. Нам кажется, что смерть случается с кем то другим, а с нами - не случится или случится бог знает когда, не скоро...
А Лев Николаевич, похоже, много думал о смерти.
Человеку важно осознавать конечность жизни. Начинать думать о ее смысле как можно раньше. То ли или не то? Так ли я живу? Буду ли я с удовлетворением вспоминать свою жизнь, если внезапно окажусь на смертном одре? О чем буду сожалеть, чего стыдиться? Осознав конечность жизни, успеть исправить ошибки. Исполнить свое предназначение. Не откладывать жизнь. И каждый отпущенный день жить полной жизнью. Ценить жизнь. Наслаждаться. Совершенствоваться. Дарить счастье. Излучать счастье. Быть счастливым.

Не читайте эту коротенькую повесть! Не читайте, если не хотите потерять душевный покой в мыслях о хрупкости жизни и здоровья! Не читайте, если не хотите понять, что на пороге смерти бОльший ужас, чем сама смерть, - одиночество, осознание никчемности прожитой жизни, понимание того, что никого твоя смерть не огорчает, а лишь тяготит процесс умирания.

Не припомню никакого другого произведения столь же насыщенного тоской по уходящему, невозможностью изменить прожитое, глубиной ужаса от приближения неизбежного. Это написано больно, щемяще и, несмотря на некую "скидку" на мещанский образ жизни героя, очень страшно. Честно говоря, мне больше всего хотелось избавиться от мещанства героя, сделать его жизнь более полезной. По моему убеждению, умирать страшно и подвиг совершившим, и жизнь прожившим, и ничто не гарантирует вам любовь близких. А Иван Ильич был уж слишком бесполезен или "приятен". Тем не менее, гениальное произведение, гениальное в своей краткости, бездонности, глубине проникновения в душу.

Но до чего же тяжелый осадок:(