Соглядатай: Роман. Рассказы

Улыбнитесь…
Но улыбка высохла, превратившись в две тонкие сизовато-фиолетовые полоски на лице. Это были мои губы, некогда мягкие, большие, похожие на выварившийся вареник. В другой раз рассмеялся бы над собой. Любил смех. Смех любил давно. Сейчас все едино. И грусть хороша, и тоска, что удобно сидит рядом, и отчаяние притихло. Раньше отчаяние пахло сильно: раздражающе - болотной тиной. Сейчас привык. Наверное, оттого, что все чепуха. Жизнь- чепуха. Это я понял, когда однажды не почувствовал жизни. Как бы умер, и понять не могу. Так жив или нет. Вроде бы все иначе. Люди другие, а я все тот же. Или наоборот - я другой, а люди все те же. Думать все же лень, а надо. Зачем надо, тоже не знаю. Просто надо. Значит, жив.

Однажды в полдень, в солнцезапеченый матово-сливочный дневной воздушный надрез увидал я, как воздух загустел – стал еще гуще и толще, он уходил то вправо, то круто подскакивал вверх и падал, и катился, и множился. И у каждого множества, было еще некое множество, и по каждой невидимой, но ярко осязаемой дорожке, шли, бежали, ползли, скакали, лезли … люди с такими же узкими полосками губ на лице и отрешенным выражением лица. Они несли на себе трагедийный запас скорби. И вдруг я увидал …себя, но с губами толстыми, как вываренные вареники. Я был велик, то есть высок, с широкой улыбкой, и я понравился самому себе. Было чувство, что Некто подставил зеркало близко ко мне, а рядом было другое зеркало – в нем были все, кроме меня, а в третьем я был с узкими губами, в четвертом…. Голова закружилась. Где я, что со мной. Жив ли.

Так живы мы, или доживаем чью-то чужую жизнь, умудряясь успеть повсюду, мы в одном образе, или нас много. И каждый образ наделен своей жизнью. Мы встречаемся порой и говорим, где-то мы с вами встречались, да, наверное, в другой жизни, в другой ситуации, там, где мы нужнее.

У одного «Я» – множество «Я».
И мы присматриваем друг за другом. Мы - Соглядатаи.

Мощнейшая эмоциональная атака Набокова, которая сотрясает и не спасает, и объясняет, что нет ничего общего между моим временем и чужим, и любое исчезновение, это обычная магия, к которой требуется привычка. И тогда жизнь вокруг не кажется игрой воображения, потому что ты сам участвуешь в этом - и телом, и душой.
В «Соглядатае» ТЫ совершаешь падение, которое и не падение вовсе, а желание невозможного ТВОЕГО взлета, вечного ТВОЕГО взлета и навсегда,

Так счастлив ли я?
Да, счастлив…
Потому что мое «Я» приобрело силу в момент слабости, и , наконец, сумело вырваться из декораций бутафорского мира, многажды помноженное на меня.
И МЫ счастливы.

Можно считать, что это произведение я не поняла. Напомнило оно мне гаммы и этюды. Красиво, да, технично, изысканно. И даже нельзя сказать, что бессмысленно, но, пожалуй, безжизненно. Без души.
Сюжет в аннотации - молодой человек, избитый мужем своей любовницы, покончил с собой. И смотрит, наблюдает из другого мира за людьми. Особенно за одним человеком, который отражается в других людях то одной своей стороной, то другой.
Ну да, соглашусь: мы и отражение тоже. Мы проявляемся в общении и отношениях. И можем быть очень разными, противоположными. И? Набоков ничего больше и не обещал, только наблюдать, потому и книга так называется. Но мне не хватило, хотелось чего-то еще.

Сложно... очень сложно было вникать в сюжет книги. Вроде и слог лёгкий. Начало затянуло, но где-то ближе к середине я перестала уже понимать, что происходит. Вернее, я понимала, но не понимала, к чему хотел меня привести автор. К Набокову я ещё вернусь, так как были моменты, которые меня  задели за живое, но не в ближайшее время. Сейчас понимаю, что русскую классику я не могу пока никак воспринимать. Хотя Достоевский мне нравится, по крайней мере, когда я его читала год назад - мне было не оторваться от его книг

Представьте, что вы пришли на творческую встречу. На рояле играет известный в своих кругах музыкант, но вы немного равнодушны к этому и рассматриваете публику. И тут видите его, человека, которого любили.
Набоков очень в точку описывает все всплывающие эмоции от такой мимолетной встрече. Отвернуться. Снова посмотреть. Воспоминания так и бродят в голове. Чувства сожаления съедает изнутри, и комната кажется тюрьмой, из которой не сбежать. А музыка продолжает играть, еще больше смешивая чувства, воспоминания, заставляет нарастать внутреннее напряжение.
Кончается все так же внезапно. И остается только пустота.

Раньше я ничего не читала у Набокова, поэтому этот рассказ был для меня своеобразным открытием автора. Потрясающий слог, очень точные и "вкусные" описания и метафоры, я таких еще не встречала. Пожалуй, нужно познакомиться с более объемным произведением автора.

Будто бы написанная мазками картина, повесть "Соглядатай" проходит перед глазами изумленных читателей, выхватывая то один, то другой образ, и все это словно окутано плотной завесой тумана, пробиться через которую не так-то просто. Перед нами возникают действующие лица и тут же уходят обратно в тень, и сложно понять, что здесь явь, а что - вымысел. У меня было стойкое ощущение, что я блуждаю впотьмах, ведомый искусным стилем Набокова, и лишь в самом конце нахожу, наконец, просвет, и все становится на свои места.

Сама тема произведения необыкновенно заманчива: жизнь после смерти в старых декорациях, но с новыми людьми. И превыше всего этого - наблюдение, постоянное соглядатайство за одним конкретным человеком. Граница между "жизнью" и "загробным миром" ощутима, прежде всего, на уровне текста: четкие, яркие события превращаются в череду расплывчатых и не совсем логичных эпизодов. Все это, кстати, происходит стремительно, читатель не успевает даже опомниться, как попадает в другую, новую жизнь главного героя.

Как обычно у Набокова, здесь присутствует трагичная любовь, но даже она отходит на второй план. Превыше всего в повести - исследование личности, то, как видят одного и того же человека разные люди. Храбрый ли это герой войны или никчемный воображала? Счастливый жених или "сексуальный левша"? Жалкий вор, быть может? Ни один, ни один из этих образов не является правдивым, а уж тем более полным и исчерпывающим. Все это - субъективизм, и отчаянная попытка главного героя докопаться до истины терпит крах, и он решает сжечь все мосты, начать все сначала - в какой уже раз?

Разумеется, здесь присутствует и определенная загадка - та черта произведений Набокова, которая никогда не дает заскучать над текстом. Но в данном случае внимательный (или просто догадливый) читатель может довольно быстро разгадать замысел автора. И даже я, который в детективах до последнего гадает, кто же убийца, смог понять Смурова раньше, чем автор раскрыл все карты. По какой-то причине герой - такой неумелый, нелепый, несчастный, все с приставкой "не" - не вызывал у меня сочувствия. Он добрался до тех ответов, какие искал, и открыл, казалось бы, секрет бессмертия конкретной личности, но разве можно поверить в его отчаянные попытки доказать, что он счастлив? Он слишком сильно хочет этого, слишком убедительно клянется в этом - но это все не то, не то.

Повесть полусон-полуявь, где главный герой то ли уже мертв, застрелившись после того как был "опозорен" тем, что его избил муж его любовницы, то ли ещё жив и выступает незримым соглядатаем истории борьбы за сердце юной девушки Вани.

Кто он? Один из претендентов или молчаливый наблюдатель? Что готовит ему будущее и что скрывает его прошлое ведомо только автору, который наполняет крошечную повесть множеством оттенков, смущает и путает читателя, дает взглянуть на такой уютный быт русской аристократии, которая сбежав от красной власти, законсервировалась в прошлом и не движется никуда.

Тут нет приятных и неприятных героев. Да и вообще, как бывает у Набокова, персонажи вторичны, а первичен слог и язык, который подхватывает и втягивает в повествование, не оставляя шанса остаться "вне". Ты вроде бы следишь за историей загадочного Смурова, молчаливого Мухина и шумного Романа Богдановича. Кто же из них одержит победу в борьбе за сердце. И кто же этот загадочный Соглядатай? Дух мертвеца или вполне реальный человек? И пусть разгадка проста и приходит сильно раньше, чем все озвучено, но какое удовольствие наблюдать за тем как разворачивается экспозиция. Никогда не перестанет поражать то, как писатель создает живой текст, после которого четкое ощущение, что ты не просто прочел его, а посмотрел на сцене или на экране всю историю. Казалось бы нет даже описания внешности многих героев или деталей обстановки, но по крошечным деталям складывается полноценная картина.
И вот расставлены детали, актеры замерли перед зрителем и впереди стремительный финал. А как его трактовать и во что верить - решать вам.

Осенью прочтённый «Соглядатай» Набокова (в тридцатом году, кажется, ещё Сирина), конечно, сразу произвёл на меня, как на наблюдателя по самоопределяемой сути, неизгладимое впечатление. Однако, поскольку смутные (если угодно – смурные) ощущения преобладали над конкретными мыслями, собственного мнения об этом произведении и его герое так и не сложилось. Но сейчас, кажется, самое время о нем написать...
Нет особого желания вслед за множеством исследователей и критиков делать акцент на литературных параллелях и значении первого лица для последующих произведений (в частности, многострадальной «Лолиты»). Гораздо интереснее для меня рассмотреть Смурова как ещё один портрет в галерее русско-литературных «маленьких людей».
Традиционное сочетание чувства собственного достоинства и некоей жалкости, над которой только и можно, что рассмеяться, приправлено набоковской двойственностью и мелкой (но не мещанской!) пошлостью.
Эмигрировавший после революции в Берлин, герой служит гувернёром в русской семье. О его прошлом можно только догадываться. Инертно оказывается вовлечённым в интрижку с достаточно подлой, и, уж конечно, совершенно пошлой дамой, пользующейся героем (имя которого мы ещё не знаем) как марионеткой, дабы разыграть очередную сценку, сценарий которой почерпан из дамских романов. Ревнивый муж дамы избивает его на глазах у воспитанников, после чего герой приходит в свою квартиру и совершает самоубийство. Довольно классический для маленького человека конец. Смерть Червякова помните? Вот-вот. Можно принять этот порыв за стремление спастись от позора (проявление чувства собственного достоинства), но эта концепция чересчур поверхностна и фальшива. Сначала мне показалось, что таким образом автор даёт повод лишний раз подивиться и посмеяться над пошлостью героя, но это, как будет видно в конце, не совсем так. На мой взгляд, дело в другом. Говоря о себе, герой сразу подчёркивает свою особенную беззащитность, невозможность довольствоваться малым, вкупе с откровенной невозможностью сотворить из себя что-то большое. Постоянный самоанализ с такими неутешительными результатами не может его не тяготить. А «отдыха» машинальности нет. Самоуничтожение героя – попытка найти выход из этого замкнутого круга. После принятия окончательного решения, герой хочет ощутить свободу, которую трактует как вседозволенность, но не может придумать ничего лучше, чем разорвать денежную купюру. Уже одно это обнажает совершенную безнадёжность героя. Вот странный контраст – герой проживёт в уверенности в собственной смерти длительное время, что свидетельствует о редкой фантазии, но этой самой фантазии ему не хватает, чтобы вообразить себя кем-то из ряда вон выходящим. Как видно из его низкопробного вранья, разоблачённого Мухиным, образы, которые он способен для себя придумать, насквозь пошлы и фальшивы. Но фантазия, удивительно изящная, присутствует, просто мозг не в состоянии уследить за её полётом и материализовать все её восхитительные творения. Несоответствие желаний и возможностей преследует героя и после «смерти». Да-да, он верит, что мёртв, и полагает свою потрясающую фантазию виновницей того, что происходит с ним далее. Герой уже окончательно раздвоился, сам герой – только бесплотный дух, пытающийся быть бесстрастным, наблюдающий за неким Смуровым, к которому он, вопреки желанию, испытывает симпатию и почти что нежность, которого хочет видеть хорошим, и видит, пока не приходит ему в голову посмотреть на него чужими глазами. И самого Смурова почти не существует – существуют лишь его отражения в зеркалах чужих глаз и душ. И эти отражения-частицы умирают вместе с их «носителями». И сам Смуров умрёт только тогда, когда исчезнет его последнее отражение.
К чему это? Да всё к тому же. Смутно чувствуя свою исключительность, он не видит возможности её реализовать. И потому пытается сделать самого себя в своём же представлении более многогранным через представления о нём других людей. Иными словами, он пытается найти в плодах чужой фантазии то, чего не может конкретизировать из смутных образов и ощущений своей собственной.
Но «загадочный» молодой человек Смуров в представлении других оказывается вором, мелким лгуном, «жестоким воином»… и «счастливым женихом», словом тем, чем он как раз не является. И именно в тот момент, когда Смуров становится совсем уж жалок и смешон, в него вновь «вселяется» всё это время паривший над ним «соглядатайствовавший» дух. Герой снова вполне осознанно жив, и снова вполне осознанно ходит по Берлину, в меру пошлый, в меру жалкий, в меру смешной, смирившийся, но гордящийся своей исключительной фантазией и имеющий на это полное право, а значит – уже не «маленький».
Пытаясь вообразить героя, представила… нет, не птицу с подбитым крылом, но некий бесплотный дух, заключённый, скажем, в воздушный шарик. Он летает, пространство вокруг него огромно и прекрасно, но он ограничен и не в силах границу пересечь. Смуров – это скрытый конфликт размаха крыла и площади клетки, полёта фантазии и непреодолимой узости внутреннего мира. И пусть большинство исследователей называют его клоуном, для меня он – трагический герой. Ещё одно отражение, делающее его бессмертным.