Штиллер. Листки из вещевого мешка

Определённо, безвольность отлично подойдёт для описания всего происходящего. Она сквозит по всему тексту и дело даже не в том, о чём повествуется, а в том, кто повествует. Зацепилась я конечно же за аннотацию, а именно за первую фразу: «роман о человеке, который не хочет быть самим собой». Это, пожалуй, единственная тема, где я совершенно не против философских размышлений и самокопания. Человеческий мозг интересно устроен и ещё любопытнее работает его психика, а когда он желает отказаться от себя прежнего и быть кем-то иным, это, по крайней мере, завораживает.

Истории об ошибках прошлого, недовольствах своими качествами, злостью на окружающих и на себя в первую очередь за поступки, о которых теперь хочется забыть и никогда не вспоминать. Нечто подобного мною ожидалось увидеть в романе. Впрочем, я понимала, что текст не структурирован и с ним придётся повозиться, чтобы проникнуться от и до. Но если честно, довольно тяжело отыскать хоть какую-то прелесть в безвольном герое и таких же безвольных людях, его окружающих.

Господин Штиллер бесследно пропал несколько лет назад, оставив свою больную туберкулёзом жену в одиночестве. Но он вернулся, правда всячески открещивается от того, кто он. Мужчина взял себе другую фамилию, придумал новую жизнь и теперь возмущён тем отвратительным отношениям, которому подвергли его полицейские. Он убеждён, что ни в чём не виноват и не должен сидеть в тюрьме, доказывая всем, кто его слушает, что он абсолютно другой человек. Но никому нет дела. Все они повторяют одно и тоже: ты, господин Штиллер, не Уайт, сколько можно притворяться. Надзиратели героя дают ему возможность высказаться – в дневниках и он за неё хватается.

И вот оно повествование – дневниковые записи, где количество воды поможет справиться с засухой. Дело в том, что герой ничего из себя не представляет. У него низкая самооценка, отвратительное отношение к людям, вызванное собственной неуверенностью, и он весьма слабохарактерный. Наблюдать за его разговорами, происходящими в настоящем с людьми, доказывающими ему, кто он такой – ещё ничего. Наблюдать за его прошлым, описанным со слов людей, знавших его раньше – чуть хуже, но по крайней мере на нём не хочется свернуться калачиком и повторить подвиг какой-нибудь спящей красавицы, проспав сто лет. Что действительно невозможно терпеть, так это постоянные истории о его путешествиях. Герой спокойно разговаривает с тюремным охранником и вдруг вы уже в Мексике, плывёте по реке. И так на протяжении всего романа.

К безвольности и слабохарактерности добавляется любовь к глупым фантазиям, и не то, чтобы я уж так против фантазировать на тему лучшей жизни, но истории Штиллера такая же унылая фигня, как и он сам. Да, то что происходит с ним в этих длинных рассказах отличается от реальности, но, если присмотреться и задуматься, лучше в них он не становится. Всё такой же неуверенный и непостоянный, ищущий в других недостатки, когда единственное, что стоит ему сделать, так это посмотреться в зеркало и разглядеть наконец-то истину.

Но стоит отметить, что таким представляется не только герой. Он всего лишь маленький кусочек, отколовшийся от айсберга безнадёги и унылости. Его брошенная жена, его прокурор, его жена (по совместительству любовница героя), его защитник... Правда, продолжать можно до бесконечности, но легче ограничиться одним словом – все в этом романе скучны до невозможности. Они не принимают решений и не живут, просто плывя по течению. Плохо ли это или хорошо, не так важно, на самом деле. У каждого свой путь и не мне искать недостатки в чужих, но у писателя не выходит написать всё так, чтобы я не утонула в бесконечном водяном потоке. Поэтому приходилось делать длинные перерывы, чтобы вычерпать воду из своих ушей и хорошенько проморгаться, чтобы не уснуть.

Возможно (это всего лишь предположение и оно ни на чём не основано), сделай писатель из личности героя настоящую загадку, а не пародию на неё, где ты прекрасно осведомлён о его настоящей личности, меня бы хоть немного увлекало описанное. Но это не загадка. Это уже законченное решение, где не нужно становиться гением, чтобы увидеть, как неловко герой притворяется иным человеком. Печалит не то, что философские размышления о жизни и не желание мириться с нею же, не принесло мне морального удовлетворения. Печалит то, что книга после себя не оставила абсолютно никаких эмоций. Она не запомнится и не отложится в памяти, погрязшая под кучей таких же историй. Как по мне, это всегда хуже, чем те книги, которые вызывают любые эмоции из спектра, даже негативные.

Маленький плюс (если сложить, то может выйдет страниц тридцать текста) – разговоры героя с его «обвинителями» в дневниках. Местами высказанные фразы настолько мне нравились, что я не верила, что это писал один и тот же человек. И ещё один плюс – предисловие. Так вышло, что оно намного любопытнее, чем весь роман целиком. Но его можно рассматривать, как плюс и как самое большое разочарование (если бы я могла ощутить к книге хоть что-то).

...то, с чем ты не справился в жизни, нельзя похоронить, и, пока я пытаюсь это делать, мне не уйти от поражения, бегства нет!
(Макс Фриш ''Штиллер'')

Для небольшой, комфортной, буржуазной и почти райской Швейцарии Макс Фриш — явление. Явление чрезвычайное по мощи таланта и глубине психологических исследований человека, как личности — ассоциальной и, наоборот, абсолютно социальной, находящейся в самом обыденном болоте каждодневной жизни. Никто кроме Фриша не проникал в такие глубины психологии отношений между мужчиной и женщиной, никто так остро и болезненно не рассказывал об отношениях в браке, пожалуй, только Стриндберг да Лоуренс погружались в такие глубины. Но Фриш камернее, у него нет истерии и рефлексии в исследованиях, в попытках разобраться в гендерных отношениях. Фриш создает удивительные картины-пазлы из которых складывается повествование, мир героев, внутреннее состояние героя — это тоже картинка из пазлов: пока подберешь нужный кусочек и совместишь с другим кусочком души, эмоций, может пройти вся жизнь, а можешь и вовсе не подобрать. Когда внутренний и внешний мир распадаются на реальность, сны ( которые Фриш считал линзой, возвращающей отражение в реальность), галлюцинации, полёт воображения. Как те самые полудневниковые записи Штиллера: эдакая полифония из стран, материков, образов, событий, мнений, встреч, которые напоминают то полусон, то реальность. Как картинки из воспоминаний, рассказанные со слов других персонажей.

История Штиллера — история человека, который, отказывается признавать себя Штиллером, с упорством отстаивая своё право быть Уайттом, он отрицает в себе Штиллера, там внутри, отказываясь играть ту роль, которую ему навязывает общество, социум, а новая роль, новый человек ещё не найден, не пройден путь от умирания внутри себя к новому возрождению. Штиллер — бесцелен, Уайтт — аморфен, а новый Штиллер пока ещё не найден. Фриш здорово вплел в записки Штиллера довольно большое количество историй-метафор: история Рипа Ван Винкля, как иллюстрация сна наяву — когда живешь в этом мире, словно спишь, одурманенный обыденностью, убаюканный однообразием существования, предначертаной ролью, своими страхами перед реальностью, а когда внезапно просыпаешься, вдруг, обнаруживаешь, что мир вокруг неузнаваемо изменился; история с кошкой Litlle Gray, как потрясающая иллюстрация отношений с Юликой ( удивительно точно описал Фриш это болезненно-навязчивое состояние возвращений, постоянно выбрасываемой на улицу, кошки); и в заключение история о погребении мертвецов в Мексике — женщины ждут когда дух мертвеца вернется в их лоно...для нового рождения.
Долгий, мучительный путь высвобождения себя из себя, попытки поиска себя настоящего, попытки выскользнуть из привычной роли и найти свою, только свою роль. Жизнь на самом деле это не отрицание какой-либо роли, а сопротивление той, что навязывают другие люди и наши собственные страхи, которые мешают нам открыться и принять мир таким, какой он есть, принять себя таким, как есть. Полное разрушение себя как личности в социуме приводит к аморфности и придуманному существованию, ибо если у тебя нет своей собственной роли, тебе приходится придумывать другие, как Уайту приходилось придумывать яркие и незабываемые рассказы о Мексике и Диком Западе — своеобразный уход от действительности, в которой в тугой узел завязались отношения с женой, любовницей и собственной неуверенностью...

''Штиллер'' — это удивительное по глубине исследование отношений мужчины и женщины, смелое и откровенное, в какие -то моменты словно впрыскивание противоядия от замыкания в собственном ''я'', в тот момент, когда двое партнеров, находясь в состоянии фрустрации, углубляют и расширяют пролегшую между ними пропасть молчанием, недомолвками, погружением и концентрацией только на себе и своих желаниях, неразбуженными чувственными желаниями, игнорированием фригидности и мужской неуверенности. Когда двое, находясь на разных берегах, мучительно хотят прикоснуться друг к другу, но не смеют, не знают как и в каком месте перебросить для другого тот мостик, что соединит их. Прикосновения же друг к другу подобны ожогам, измучивающим и испепеляющим. В тот момент, когда происходит внутреннее превращение одного, то превращение другого может и вовсе не состояться.

Человек понимает, что виновен перед другим, впрочем, и перед собой тоже, и в один прекрасный день решает все исправить — при одном условии, что и другой претерпит превращение.

Это очень важно понимать, в противном случае рано или поздно произойдёт катастрофа...

Удивительно то, как Фриш описывает Швейцарию, её стремление к внешней чистоте, когда даже решетки в тюрьме моются с мылом — внешняя чистота в противовес внутренним прблемам; сопротивление прогрессу в попытках законсервировать старые добрые времена, об абсолютно мумифицированном консерватизме...

В Цюрихе есть и свои таланты, но признания они добиваются в чужих краях, и только тогда их слава льстит родной стране, которая сама не способна создать им славу, потому что она провинциальна, иными словами, не имеет истории.

Читать Фриша необходимо, чтобы что-то понять и о себе. Удивительная проза.

Однажды некий господин на поезде пересек границу Швейцарии. Его спутник подозрительно внимательно всматривался в его лицо, а потом неожиданно господина задержал таможенный служащий для удостоверения личности. Дело в том, что по свидетельствам очевидцев этот господин не кто иной, как Штиллер – архитектор, исчезнувший 6 лет назад. Но господин категорически отказывается признать, что он какой-то там Штиллер. И вот, главный герой оказывается задержанным в стерильной Швейцарии, где даже камера – «мала, как все в этой стране, чиста, гигиенична до того, что не продохнешь, и угнетает именно тем, что все здесь правильно, в самую меру». НеШтиллер восклицает – «В этой стране все правильно до отвращения!» и как-то замечает между делом – «В этой стране как видно, болезненно относятся к грязи». И в самом деле, представьте, «здесь пыль стирают даже с прутьев решетки». Увы, он вынужден, находиться в камере, пока его личность не будет установлена. Кто он? Штиллер или нет? И если да, то почему исчез? Почему отрицает свою личность? Вообще-то нельзя столько лет безнаказанно не уплачивать налоги, и, между прочим, он может быть русским шпионом. Штиллер, вы знаете русский язык? Как вы относитесь к России? Упрямый господин молчит, терпеливо ждет, когда его отпустят, смотрит в окно, гуляет с заключенными по кругу, моется в общем душе, но в большинстве случаев ничего не делает. «Иной раз мне кажется, что я единственный бездельник в этом городишке».

Роман Фриша это полное отсутствие статики. Что-то ускользает от меня. И речь идет не о динамике сюжета, а об общем впечатлении. Методы автора таковы, что читатель находится в постоянной погоне за НеШтиллером. Он спешит за ним в дебри фантастических историй и притч. Кажется, вот-вот догонит при описании очных ставок с друзьями, врагами, родителями и женой. Кажется вот-вот, еще немного, и можно будет схватить «птицу за хвост» - понять героя, его протест, его стремления, его суть-перерождение. Но он действительно как птица – в Штиллере столько свободы, столько скрытых от чужих глаз горизонтов, столько веры и надежды, он настолько сложная и многозначная фигура, что читатель не способен постичь природу главного героя. Не способен удержать его и запереть в клетку обыденности, стандартных представлений о счастливой жизни. Просто потому что сам читатель находится в таком количестве рамок и ограничений, что почти невозможно увидеть что-то «кроме», заглянуть «дальше» и понять «больше», как это дано Штиллеру.

Дальше...

И хочется писать отдельную рецензию только об аллюзиях Фриша. О зашифрованных посланиях Штиллера в его сказках и байках, о том, какова связь между Юликой и серой кошкой, между его бегством и седой бородой Рипа, который пропал на целые годы в горах. Экзотические картины Мексики и болезненные воспоминания о Швейцарии переплелись, слились воедино в уме и сердце главного героя, поэтому он запросто рассказывает, как убил жену и своего врага, как спускался в самую глубокую пещеру и бежал по горящей земле. Фриш рассказал нам все о главном герое, и если мы разгадаем эту головоломку, мы поймем кто такой Штиллер. Точнее НеШтиллер. И даже ответ, почему он сбежал, лежит на поверхности, осталось поднять – «У меня прелестная жена, каждый раз, бывая с нею, я не нарадуюсь, но каждый раз чувствую себя потным, грязным, вонючим рыбаком, поймавшим хрустальную фею….». И вот в тот самый момент, когда кажется, что ты «поймал» героя, понял его, безусловно, и до конца, Фриш бросает вскользь случайную фразу, после которой начинаешь свою погоню за главным героем заново – «То, с чем ты не справился в жизни, нельзя похоронить, и пока я пытаюсь это сделать, мне не уйти от поражения, бегства нет!».

Когда я читала роман Фриша, меня терзало чувство дежа вю, природу которого я поняла только сейчас. Неизбывная, безграничная тоска Штиллера напомнила мне трясины русской провинции в «Обломове» Гончарова. И хотя герои швейцарского и русского писателей абсолютно разные, атмосфера болота, тоски по чему-то большему, великому, яркому объединяют эти два романа. Штиллер пытается вырваться из замкнутого круга обыденности, но вновь и вновь оказывается запертым в нем. И вот он решает, что раз он не в состоянии изменить мир мир, можно изменить себя… Наивный максималист. «Я бежал, чтобы не стать убийцей, и убедился, что именно моя попытка бежать и была убийством». Задумайтесь, какой страшный смысл у этого высказывания… Штиллер, понимал, что он убивает жену, любовницу – своим хладнокровием, своей непонятливостью, ревностью, жестокостью. Но одновременно именно он больше всех страдает от непонятности и одиночества, именно по отношению к нему мир несправедливо жесток. И если бы он остался, если бы он проглотил все свои принципы, он бы убил себя. И двух дорогих ему женщин. И он сбежал, а оказалось, что это не помогло… Во всяком случае, ему. В конечном счете, он ведь не смог убежать от себя, а значит, убивает то главное, что составляет его суть…  Не забывайте, что «убить человека или хотя бы его душу можно разными способами, и этого не обнаружит ни одна полиция в мире».

Недостижимое. Мне кажется, эта борьба за недостижимое больше всего привлекает в герое. Ведь если посмотреть невооруженным взглядом, главный герой отнюдь не герой. «Несчастный, пустой, ничтожный человек, у меня нет прошлой жизни, вообще нет никакой жизни». «Он женственная натура. Ему кажется, что у него нет воли, но она у него есть, иной раз даже в избытке, и он пользуется ею, чтобы не быть самим собой…».  Есть много причин испытывать к нему неприязнь, начиная с упорного нежелания говорить серьезно, его раздражающая манера выражаться иносказательно, и заканчивая его закрытостью и замкнутостью ото всех, и от читателя в том числе. Странное сочетание замкнутости при показном добродушии и приветливости.  Герой Фриша отталкивает и притягивает одновременно. Он словно Дон Кихот борется с ветряными мельницами. Он идеалист и романтик, который верит, что можно убежать от себя, и вызывает тем самым сочувствие. Ведь, очевидно, что эта попытка бегства обречена на провал.

Перед современным читателем разворачивается фантастическая панорама литературной карты Европы. Любая страна готова возложить к нашим ногам свои сокровища слова и мысли. Но как ни странно, даже в наш век вседоступности информации, когда мы если не читали, то хотя бы слышали о той или иной книге, на этой карте остаются «белые пятна». Я никогда не читала швейцарских писателей, не видела взгляда изнутри на нее, не погружалась в размышления и критику о менталитете Швейцарии, и уж точно не подозревала о том надломе, сколе, трещине, которые образовались в этом маленьком, чистеньком, правильном государстве. Это всего лишь одно произведение, всего лишь один писатель. Но для меня это большой шаг, в том числе того, что касается заполнения белых пятен на литературной карте мира.

Что делает человека человеком? Что делать, если вы сами себя не устраиваете? Пытаться измениться? Но вот, допустим, вы изменились, а все остальные по-прежнему думают, что вы такой же, как и раньше. И ничего на самом деле не изменилось. Так кто же дает человека — он сам или его окружающие? «Можно рассказать обо всём, только не о своей доподлинной жизни, — эта невозможность обрекает нас оставаться такими, какими видят и воспринимают нас окружающие — те, что утверждают, будто знают меня, те, что зовутся моими друзьями. Они никогда не позволят мне перевоплотиться…» Штиллера не устраивает его неуютное, угловатое, запутавшееся «я», Фриша не устраивает его существование в мире сытых и довольных бюргеров. Не знаю, что бы сделал с собой Фриш, но Штиллер решает проблему весьма радикально — берёт да и становится другим человеком. Новое имя, новая биография, новые привычки. Только вот, что тут поделать, прошлое всё равно налипло к нему на спину тонкими липкими паутинками, сам не увидишь, а оно тебя обматывает и потихоньку тянет назад. Лепятся друг на друга детали, громоздятся подробности, кокон неправды и правды разворачивается в запутанную сеть… А толку? «Настоящая жизнь — жизнь, оставившая отзвук в чём-нибудь живом, не только в пожелтевших фотографиях, — ей-богу, не всегда должна быть великолепной, исторически значительной; настоящей может быть и жизнь простой женщины-матери, и жизнь мыслителя, оставившего по себе память в мировой истории, но дело тут не в нашей значительности. Трудно определить, отчего жизнь бывает настоящей». Вот ваша жизнь — настоящая? Как вы это сами без помощи третьих лиц докажете?

Отношения собственной личности и маски — весьма интересная тема. По Фришу — маска человека и делает. С ней можно бороться, пытаться натянуть другую, изменить старую, но всё равно в современном обществе одни картонные маски разговарвиают с другими, а то, что за ними скрыто, мало кого волнует. Штиллер с собственной маской ведёт отчаянную войну, но выигрывает ли? А попутно — другая война, сражение с обществом, которое не то что навязывает, но едва ли не предписывает носить эти лицемерные добропорядочные маски. Может, Штиллер и не столько от себя хотел убежать, сколько от себя в этом болоте.

И на фоне истории этих метаний, поиска, сражений — страшная в своей правдоподобности история одиночества двух любящих друг друга людей. Они действительно друг друга любят, хотят понять, но их создали в разной кодировке, а шанса найти посредника для общения нет — какой же возможен посредник в романтической истории? И вот между ними зреет драма, они говорят, но песня горька, стара и знакома: не диалог, а два чередующихся монолога. «Между её отчаянием и остальным миром стояла непроницаемая стена — не героической сдержанности, а скорее, полной уверенности в том, что всё равно её не услышат; она была проникнута неопровержимым убеждением, что и самый близкий ей человек слышит только себя».

Все рушится, ломается, тлеет. Внешне всё прекрасно, а внутри — дымящиеся останки, Фриш не оставляет надежды своим героям. Сколько не изобретай реальностей с чудесными приключениями, сокровищами, жарким солнцем, сколько не суй в холодильник ненавистную кошку — ты же всё равно помнишь и понимаешь, что это была вовсе не кошка. Бывают случаи, когда память после пережитой трагедии заставляет организм искусственно её забыть или сконструировать псевдовоспоминание о том, что якобы случилось. Но если вся твоя жизнь — трагедия, нечего надеяться, что добрая старушка-память расстарается и поможет. Ни нового не построишь, ни старое не убережёшь. «Крошево сухой глины, каркас из ржавого железа, изогнутые проволоки — вот и всё, что осталось от этих мумий и от вашего без вести пропавшего Штиллера». Даже ни в какого Гантенбайна не нырнёшь после этого.

У меня мурашки от этих строк. Вы приговорены быть собой. Всегда. Пожизненно и посмертно. Постарайтесь сделать этот свой приговор хотя бы чуть более удобоваримым, попробуйте быть лучше и счастливее. Я не очень надеюсь, но вдруг повезёт?

Дальше...

Скажу честно — было большое предубеждение перед чтением этой книги. Адресованное не столько самой книге, сколько автору. Ибо сложно отношусь ко всякой литературной перепутанице, не говоря уже о порой встречающейся бредятине. А поскольку предстояло первое знакомство с писателем Максом Фришем (здрасьте, будем знакомы), то были и некие предустановки относительно его творчества, некие «полузаводские» настройки, касающиеся особенностей его литературного стиля и авторского слога. Причём все эти предустановки и предубеждения были, сами понимаете, отнюдь не предвосхитительного толка, но, скорее, обратного вектора направленности, или, как минимум, настороженность (ох, уж эта мне 100 :-) ность!).

И вроде бы первые десятки страниц/экранов даже подогревали эти настороженные предчувствия. Однако довольно быстро заметил, что перестал об этом думать или вспоминать про свою настороженность, а просто увлёкся происходящим на литературном экране. Причём увлекло не мелькание ярких событий и не хаос приключенческих происшествий, а привлекло дотошное и тщательное описание автором всякого внутреннего действа (не-не-не, не работа внутренних органов — всякие лёгкие, почки и кишочки не причём). Причём вот это тщательно-мелочное копание автором во внутреннем мире нашего героя (г-на Штиллера), а затем и в не менее внутренних мирах других участников этой любовной многоходовой драмы довольно быстро вытащило уже из моих собственных недр имена Льва Толстого и Фёдора Достоевского — настолько мощным и глубоким мне показался анализ всего происходящего в личностях героев романа, что стиль и методы Макса Фриша для меня встали в один ряд с вышеупомянутыми всемирно признанными знатоками душ человеческих.

При этом особых сомнений относительно того главного вопроса, который принадлежит Шекспиру и произнесён устами Гамлета, принца датского (who is who?), у меня не было. Однако это не благодаря моей проницательности, а именно потому, что книгу предваряет великолепное предисловие, посвящённое как самому швейцарскому писателю Максу Фришу, так и вот этому его роману. И мне показалось, что для более полного и глубокого понимания и прочувствования романа весьма важно прочитать сначала это предисловие, а потом уже приниматься за книгу — это всё равно как за полчаса до еды проглотить капсулу дюспаталина и затем уже во время процесса поглощения пищи загрузить в организм дозу микразима (или креона, если хотите) — т. е. ферментов, способствующих процессам перерабатывания пищи и усвоения всего полезного и нужного — весьма, знаете ли, способствует и облегчает (это я сейчас уже о предисловии и романе).

Другие идеи книги — например, мысли о том, каков именно тот реальный мир, который мы считаем единым и одинаковым для всех и каждого — тоже занимают какую-то толику читательского времени. Тут вспомнишь то, что говорит Татьяна Владимировна Черниговская об особенностях работы мозга и о том, что всё и вся происходит в мозгах и посредством мозгов, и что если мозг даёт какой-то сбой в восприятии реальности, то нормальному здоровому человеку никак не убедить будет больного в том, что какие-то вещи ему попросту мерещатся и чудятся — настолько полно, точно и детально мозг воссоздаёт картину кажущейся реальности, загружая в неё вкусы и запахи, тактильные, слуховые и визуальные образы. И получается, что, возможно, и нет никакой объективной реальности. А есть смесь и сумма наших субъективных восприятий реальности, которые практически полностью совпадают друг с другом, однако всё равно есть те места, где картины мира разнятся (ага, найди три/четыре отличия). И рассуждая так, далее можно прийти к идее буддистско-индуистской, к мыслям о призрачности Мира и о том, что «Реальность, во всей своей полноте присутствует во сне этого Высшего существа, Идеального существа, Абсолютного существа» (см. https://proza.ru/2019/01/09/683) — в общем, есть куда двигаться при желании. Но!

Но, конечно, можно попытаться изменить картину личной индивидуальной реальности, отрицая какие-то ненужные нам аспекты внешнего мира и подгружая желаемые нам (так, как это пытается делать наш главный героиныч герой). Однако рано или поздно попытки эти обычно заканчиваются некоей специальной и специфической лечебницей. Любители практических и психофизиологических игр с разумом, злоупотребители всякого пейотля, грибочков и прочих ЛСДшных веществ чаще всего весьма плохо кончают свои дни.

Не заметил в книге упоминаний о нахождении г-на Штиллера именно в психиатрической лечебнице, однако встречается упоминание просто о его лечении в каком-то неназванном лечебном заведении. Однако я, будучи на месте судебно-следственных органов непременно назначил бы г-ну Штиллеру судебно-психиатрическую экспертизу — уж больно все эти его игры с отрицанием реальных фактов и упорном настаивании на том, что он именно Уайт, а не Штиллер, соседствуют с помрачением рассудка. (Если что — это не только мои мысли о сути происходящего в книге, но ещё и формулировка для зачтения ДОПа в игре «Долгая прогулка» — официального диагноза нет, но по факту вполне можно предположить расстройство личности).

Но на самом деле книга эта вовсе не об этом. Для меня книга стала историей большой, драматической и трагической любви. Поисков этой любви. Сомнений и ошибок. Уходов и приходов. Проб, и новых поисков и проб. И тут как никогда верна поговорка «Что имеем — не храним, потерявши плачем» — поговорка, превратившаяся из названия водевиля в истину.

Отступление вбок. Наткнулся в сети на картинку (см. ниже) и понял, что для меня Макс Фриш, скорее всего, как раз и войдёт в список пытаемых карикатурной литераторшей авторов — читать интересно, но особо ничего нового для себя я не открыл, хотя к каким-то уже подуманным и почувствованным мыслям и ощущениям он меня вернул. Ну, и то польза.

Иногда предчувствия меня не обманывают. Взявшись за эту книгу, я постоянно ловил флэшбэки с незадолго до того прочитанным Гессе, и как выяснилось, неспроста. Они оба оказались из одной старой серии, из одной страны, одного времени и, в принципе-то, обоих с полным правом можно уже называть классиками. Макс Фриш – швейцарский автор, писавший в середине XX века, главным образом известен благодаря роману «Homo Фабер». «Штиллер» был написан в 1954 году. Аннотация выглядела интригующе: история человека, который не хотел быть собой. И я уже раскатал губу, рассчитывая на протест, революцию и максимализм самоопределения, начинаю читать, а там… Кафка. Туриста, путешествующего по Швейцарии, снимают с поезда и сажают в тюрьму, потому что кому-то показалось, что он похож на давно пропавшего жителя их города. Но в чём этот житель, некий Штиллер, провинился, непонятно. Обвинений не предъявляют, из тюрьмы не выпускают, зато пускают в тюрьму всех горожан подряд, от родни до прокурора, день и ночь убеждая бедолагу, что он – Штиллер.

И вы знаете, это ведь всё равно, несмотря ни на что, очень интригующее начало, сулящее всевозможные выверты. Но ассоциация с Гессе не обманула и тут: у обоих не оказалось сколько-нибудь вменяемого сюжета. Мужик, которого все считают Штиллером, по-прежнему просто сидел в тюрьме и рассказывал всем подряд о своей жизни в Мексике. Всё бы ничего, но приключений и перестрелок у него становилось подозрительно много, а порой начинали проскакивать несостыковки и откровенный стёб. Поначалу я ещё верил в силу кафкианского влияния, но очень быстро понял, что походу чуда не случится и этот нытик реально может оказаться Штиллером. Зачем же он тогда вернулся в родной город? Ладно, без этого бы не было книги, но всё равно, нельзя же быть таким тупым. Время от времени интрига нагнетается, как в эпизоде, когда героя свозили к зубному и его стоматологическая карта не совпала со старой картой Штиллера. Но это почему-то никого не заинтересовало. Уже в тот момент можно было понять, что книга в принципе совершенно не о том.

К сожалению, автор не захотел создать прекрасное царство абсурда, адскую бюрократию, перемалывающую личность, после которой пленник бы добровольно признал себя Штиллером. Вместо этого в кадре появляется штиллерова жена, Фриш ударяется в воспоминания о прошлом злополучного Штиллера, и получается типичная такая история о семейных дрязгах. Несколько сотен страниц герой рассказывает историю их семейной жизни. Как эта коварная женщина обольстила его красотой неземной и потом коварно не поддерживала его бесплодные творческие потуги и эльфячью душонку, а он страдал, весь такой бедный-несчастный. Спорно канеш, кто из них в этом браке страдал больше, но куда острее стоял вопрос, а откуда бы жертве судебной ошибки вообще знать о таких подробностях. А между тем их становилось всё больше и больше, бесконечный талмуд не кончался, потом внезапно у этого малосольного обнаружилась любовница, и об этой любовнице и о её муже тоже пойдут рассказы на 200 страниц каждый. Муж любовницы по совместительству оказался ещё и прокурором героя, что дало крупицу надежды на возвращение кафкианской бюрократии, на то, что герою продолжат промывать мозги, убеждая, что он – Штиллер. Ну или хотя бы он сам сознается. Но нет, ничего этого не было. Только бесконечные воспоминания.

И всё сказанное мной ни разу не спойлер, поскольку это в принципе не было интригой, это не детектив, не триллер, я не знаю, что это, но здесь всё настолько прозрачно, что у меня под конец опустились руки. Не знаю, что там хотел сказать автор, но из всех вариантов развития сюжета он каждый раз выбирал самый унылый и предсказуемый. Когда герой уже начал откровенно путаться в своей лжи и его прижали, он признался наконец, что произошло – и даже тут всё было максимально скучно. Он типа просто решил порвать со своим прошлым. И что, это типа всё? Вот эта вот экзистенция – все объяснения, которыми мы должны удовольствоваться? Решением суда его признали Штиллером и заставили жить его жизнью. Как по-кафкиански бы это звучало... если б он реально не был Штиллером. Меня не впечатляют потуги – автора ли, героя ли – объяснить весь этот цирк. Устраивать детские истерики и бежать из страны лишь потому, что жена не восхищалась его творческими успехами? Которых вообще-то и не было, если начистоту. У них действительно какая-то угашенная семейная жизнь, но жена его больна – и физически, и психически – и он не мог этого не видеть. А сам он, здоровый лось, окончательно замучил её придирками. У автора ещё проскочила одна мерзкая мизогинистическая мыслишка в стиле киндер-кюхе-кирхе, но меня это уже не удивляет. Удивляет, что в таких бесячих моментах автор не расставил свои акценты.

В общем, слишком странный персонаж и слишком неоднозначная книга, чтобы выбрать её для умиротворяющего вечернего чтения. Но если вам хочется себя взбодрить и позлить – можете попробовать. Читается только долго.

Макс Фриш – писатель из той категории (как Кафка, Манн, Музиль, Гессе), в творчестве которого превалирует представление, где человек – его внутренняя сущность («внутренний человек») воспринимается как тайна, которую предстоит раскрыть. Человеческая амбивалентность, раздвоение личности, его внутренние конфликты и поиски идентичности – темы, которые Макс Фриш исследует в романе «Штиллер».
Скульптор Анатоль Штиллер, которому опротивели жена, друзья, и профессия, – в один прекрасный день исчезает из родного Цюриха и уезжает в Америку и живет там под именем Уайт. Через шесть лет он неожиданно возвращается в Швейцарию. – Здесь он числится пропавшим без вести. – И на границе его узнают и арестовывают.
Штиллер не хочет больше носить маску, играть роль, навязанную ему обществом. «Я не Штиллер, я – Уайт!» – утверждает он. Властям это непонятно, и его заключают, по подозрению в шпионаже, в тюрьму впредь до выяснения обстоятельств. Он не хочет быть тем, за кого его принимают, он хочет быть самим собой, но что это такое «быть самим собой» – остается для него самого загадкой. Герой твердо решил не возвращаться в раз оставленную личину – личностную оболочку. («Штиллер», напоминает роман Кобо Абэ – «Чужое лицо», где метафорично описывается потеря лица, своей идентичности, и создание маски за которой герой хочет спрятать себя).
Штиллер беспрестанно мучается вопросами самоидентичности, невозможности существовать не иначе, как только в роли другого или частично себя. Более того, его терзания усугубляются еще и осознанием того, что невозможно ни показать, ни доказать, кто ты и кем являешься на самом деле:

Уайт, как человек совершенно аморфен, его личность лишена индивидуальности, как бы утрачивает четких очертаний.

Штиллер вынужден защищаться, отстаивать свое право быть Уайтом. Ему мало сокрытия правды; он должен еще и опровергать Штиллера в себе и вокруг себя. Там, в Америке, он отбросил Штиллера прочь, здесь – с ним сражается. Также сражается со своей прошлой родиной – Швейцарией, которую он беспощадно разоблачает. Он словно говорит словами героя Кортасара: «пусть не пытаются уверять, будто это я! Вот так! Все здесь фальшиво. Вот когда мне вернут мой дом и мою жизнь, тогда я обрету и свое истинное лицо» («Игра в классики»). Только, где его дом – он сам толком не знает.
Адвокат поручает Уайту написать историю своей жизни: чем он занимался в Америке, – надеясь, что его выдаст незнание страны. Записки эти и составляют ткань романа. Герою нелегко дается пересказывание своей жизни, ему легче лгать. Это он и делает, когда посвящает тюремного надзирателя в свои гангстерские, ковбойские или любовные приключения в Мексике. Из записок мы узнаем, что в молодые годы Штиллер был участником гражданской войны в Испании на стороне республиканцев. Но там его ждала неудача: когда он должен был охранять сон своих боевых товарищей, неожиданно появились франкисты, а у него не хватило сил, отваги стрелять по людям в упор. И это стало главным внутренним поражением его жизни, источником нравственных терзаний. Помимо этого из записок мы узнаем, что он не сумел утвердить себя как семьянин и как скульптор. Его жена Юлика, как ему казалось, была препятствием к самоосуществлению. Их совместная жизнь представляла собой «одиночество вдвоем», бесконечным ожиданием со стороны обоих того, что другой изменится. Штиллер был ревнивым, неуверенным в себе человеком – «болезненный эгоцентрик», лжец, с кучей комплексов.
Поведение Штиллера можно рассматривать как эксперимент: может ли человек вовсе обойтись без прошлого (как Петер Шлемиль у Шамиссо пытался обойтись без собственной тени). Однако фантомы прошлого обступают Штиллера и не дают ему упорствовать до конца в своем намерении.

Мое ментальное пространство последнего времени то и дело подбрасывало упоминания о нем. То в какой-нибудь книге наткнусь на Homo Faber, то герой в ответ на вопрос об имени отвечает выпендрежно: "Назову себя Гантенбайном!" Не имела о Максе Фрише ни малейшего понятия, обоих, Фабера и Гантенбайна воспринимала персонажами коллективного бессознательного, которых кто-то когда-то придумал, а потом это пошло в народ. Не массово, как Петька с Василь Иванычем или Чебурашка с крокодилом Геной, но в среде книжных людей мемы употребительные. Причем упоминать можно даже не имея представления, что обозначают.

Но есть Долгая прогулка на Либе, мартовское обострение которой подбросило квестом книгу Фриша, тут-то я узнала, кто автор тех мемов. Итак, "Штиллер", в имени которого слышится и буквальное тихий, скрытный тайный (still), и Шиллер и невыносимая обездвиженность штиля, и трикстер Тиль Уленшпигель. А русский человек не может не услышать в придачу имени народно любимого, единого в двух лицах Штирлица. И не говорите, что Юлиан Семенов писал свою эпопею позже, для океана коллективного бессознательного нет границ, в нем все всегда и сразу. И вся эта семантика отыграет тем или иным способом по ходу чтения.

Американца по имени Уайт, имевшего неосторожность ответить человеку, обратившемуся к нему по-немецки, на том же языке, арестовывают прямо на перроне вокзала, опознав в нем без вести пропавшего семь лет назад скульптора Штиллера. В вину вменяется уклонение весь этот промежуток времени от исполнения гражданских обязанностей, вместе с накопившимися налоговыми задолженностями. То есть, ничего криминального. Очень скоро выясняется, что американский паспорт фальшивка, но и по этому поводу швейцарское правосудие претензий к пассажиру не имеет, и преследовать его не собирается. Единственное, что оно требует - признать себя Штиллером.

Однако именно этого он делать отчего-то ни в какую не хочет, а даже и напротив. принимается оговаривать себя: сыплет признаниями в убийствах жены, директора, еще каких-то людей; рассказывает фантастические истории о приключениях в джунглях, о жизни в Мексике и Соединенных Штатах. Тем временем его опознали уже абсолютно все: сводный брат, бывшая жена (живая, как вы могли догадаться), бывшая любовница (жена прокурора - неловкий момент, который в любой другой истории мог оказаться для героя фатальным, но не в этой).

Роман складывается из тюремных записей заключенного, ведущего, впрочем, достаточно вольную жизнь, с возможностью покидать камеру, а когда из Парижа прибывает фрау Юлика, бывшая жена Штиллера - то и выходить с ней в город. Тюрьма превращается едва ли не в пансион с минимумом удобств, но бесплатными проживанием и кормежкой. Поначалу видишь в происходящем кафкианско-набоковский абсурд "Процесса" и "Приглашения на казнь", очень скоро это превращается скорее в абсурдизм пьес Ионеско и беккетова "В ожидании Годо".

И если прежде склоняешься к мысли о коллективном сумасшествии, принуждающем постороннего человека признать себя тем, кем он не является, то постепенно, по ходу чтения не остается уже и сомнений в том, что это именно Штиллер, отрицающий свою личность, одержимый желанием оставить все, чем был прежде и начать жизнь с чистого (White - белый) листа. Одновременно, давящее общество с социальным навязыванием ролей, от диктата которого герой скрывается на другом континенте, предстает все менее людоедским. "Мы не требуем от тебя многого, - говорит оно, - веди себя пристойно, исполняй гражданские обязанности, честно трудись, заботься о ближних и процветай."

Только вот, герой не из тех, кого устроит простое обывательское счастье, которое кажется ему скотством: тяни лямку как вол, набивай брюхо как свинья, удовлетворяй похоть как козел, чтобы кончить дни на бойне. Он видится себе человеком больших деяний, героем войны, открывателем новых направлений в искусстве, художником с мировым именем, и на меньшее не согласен. Потерпев же поражение, оказавшись не востребованным с коммерческой точки зрения и несостоятельным с эстетической, приходит к отрицанию своей личности как таковой, калеча морально и физически тех, кто имел несчастье любить его.

Более социально защищенная (образованная, со знанием языков, из богатой семьи, замужем за успешным чиновником) Сибилла претерпевает крушение семьи, которую после придется восстанавливать из руин, и вынужденную эмиграцию с необходимостью начинать жизнь с нуля. Не имеющая мощной подушки безопасности, а главное - вовлеченная в отношения куда глубже балерина Юлика тяжело заболевает, долгий период ремиссии приходится на семилетнюю разлуку с мужем, воссоединение убивает ее окончательно.

В обоих случаях, а также в испанской, американской и мексиканской эпопеях, о которых мы знаем с его слов и отчасти вынуждены довольствоваться приемом ненадежного рассказчика, Штиллер выбирает женщин, более социально реаизованных, чем он сам, паразитируя на их успешности, и оставляя с глубокими ранами на самооценке.

Таким образом, говорить о кризисе самоидентичности, о поисках себя, о стремлении к индивидуации применительно к герою не стоит, его проблема не в отсутствии возможности творческой самореализации и не в конфликте с собственным "Я", а в социальной неуспешности, в недооцененности (как он считает) обществом его исключительных достоинств. Паразитирующий нарциссизм, осложненный диссоциальным расстройством личности..

Непростая история с простой основной моралью: "ты есть тот, кто ты есть". И менее очевидной дополнительной: "Девушки, держитесь подальше от непризнанных гениев"

Сотворили ли вы себе кумира? Нет? Это значит, что вы никого не любите. Все эти ваши доводы, мол, люблю, но без кумирства - хитрые приемчики. Скучные, к тому же. Любовь это когда выберешь себе жертву и давай ей приписывать то, чего нет. Приписывать мало, это еще ничего, когда сам себе приписываешь и любуешься втихую, а вот когда требуешь от жертвы соответствовать тому, что сам придумал, это уже страстью считается.

А вы для кого-нибудь кумир? Нет? Как скучно вы живете... Это же так волнительно знать, что кто-то облек свои самые смелые мечты в оболочку вашего образа. Это же такая честь быть оболочкой! Неважно, что иногда из нее предательски вытарчивает что-то свое, назло чужим ожиданиям и вам за это мстят и немедленно требуют привести в соответствие. Главное, быть кому-то нужным и интересным. Быть оболочкой это уже очень много.

А может быть, вы сами для себя кумир? Самый главный человек на земле, которому все остальные, второстепенные должны соответствовать. Все должно быть по-вашему. Не только люди, но и город, страна. Мир. Прочь глупые условности! Навязанные, буржуазные необходимости жить как положено. Ну тогда вы скоро устанете. Требовать принятия и снисхождения к собственному кумирству это вам не шутки. Когда невмоготу, есть замечательный выход - нет, не пересматривать что-то в себе, это же не солидно, тем более со склонностью к кумирству, можно всем сказать что вы это не вы, а совершенно другой человек. Нет человека - нет проблем. Были и сплыли.

Но от кумирства так просто не отделаешься, если есть к нему тяга. Все равно возникнут новые проблемы, в смысле, суть те же самые, но в новых декорациях. Ведь от себя же не убежишь. Куда бы не бежал, всегда берешь себя с собой! Особенно, если у вас есть такое замечательное качество как настойчивость. И тогда если вам повезло быть гражданином назойливой в опеке собственных граждан - страны Швейцарии, как у героя этой книги, у вас будет шанс за государственный счет написать тысячу страниц о том, как вы ищете себе кумира, нашли, обиделись, что он сопротивляется, и что из вас не делает кумира в ответном порядке, приходиться быть самому себе кумиром и про то что жить по правилам в правовом государстве с кумирскими замашками тоска смертная. Не развернуться душе!

Вся эта духовная распущенность происходит в Швейцарии. В тексте масса метких высказываний, которые хочется запомнить. Одного не пойму - что за тяга у авторов, пишущих на немецком языке, заниматься национальным самобичеванием? За что они так себя? От тоски смертной, наверное. И от чувства вины, что мир вокруг них идеален, а у них чувства все те же, как у пещерного человека. Вот что делает с людьми отсутствие необходимости бороться за свое выживание и не придавание значения страстям, бушующим в душе отдельно взятого человека, даже если он степенный швейцарец! Никто не застрахован от страстей. Даже люди с "усовершенствованным" мировоззрением, какими они себя считают. Даже те, кто возвел в кумирство благопристойность. Возводи не возводи, а оно это человечье, примитивное, так и прет... Еще и любовью зовется.

- Это и есть последний рубеж: что делать с пониманием? Как с ним жить? Жить-то ведь все равно надо!
А. и Б. Стругацкие, "Град обреченный"

Вопрос "кто я такой?" не из легких. Но нахождение ответа на него - только половина пути, дальше начинается новый уровень - "и что мне с этим делать?". Самоприятие может быть на редкость болезненной штукой. Хорошо окружающим - они терпят тебя такого со всеми странностями и недостатками по нескольку часов в месяц/неделю/день; сам себя терпишь всю жизнь, каждое отдельно взятое мгновение...

В тихой и мирной буржуазной Швейцарии скандал - пропавший несколько лет назад человек отказывается признаться в том, что он - это он, несмотря на все явные улики и свидетельства знакомых. Не просто булочника с соседней улицы или подслеповатого соседа, нет. Свидетельства друзей, брата, жены - тех, кто знал его, знает его, узнает в каждом жесте. Неужели все эти люди могут ошибаются? Или же подсудимый водит их всех за нос, выдумывая истории, одну нелепее другой? Кто он? Пропавший Штиллер? Или Не_Штиллер, в чем он старается убедить всех вокруг? Вот она, главная интрига, главная сюжетная нить романа, отразившаяся в названии и его переводах. Любопытно, что английская версия называется как раз "I'm Not Stiller" и, как по мне, гораздо лучше отражает суть, чем ничего не говорящая фамилия. Потому что отрицание себя - это и есть самая больная тема романа. Но разлад в самом себе редко проходит бесследно, за ним тянется длинный шлейф комплексов и проблем, отражающихся на отношениях с самыми близкими. И эту тему Фриш исследует не менее подробно, выуживая мельчайшие детали неудачного брака и внимательно рассматривая их под увеличительным стеклом.

Если бы книга не читалась так медленно - поставила бы высший балл.