Видения Коди

Теперь я выхожу, устал, в собственные мысли, и мне некуда идти, только свою дорогу отыскивать.

Свежесть, что сходит с губ ее, непорочно сжимается и аурой расходится от нежности ее шеи под самым ухом от хрупкого белого ломкого восприимчивого прохладного чела, кое никогда не познает диких потов, лишь прохладные бусины радости – читая, она ласкает складочки, что сбегают с ее носа ко рту по каждой стороне, вдвойне примененными кончиками пальцев.

Вчера ночью тот был весь внимателен, как на самом деле никогда или же лишь очень редко – в костюме, костюмы всегда на нем выглядят новыми, волосы дикие и кустистые, не потому что невычесываемы, а их ерошили при питье кофе, в воодушевленье трепотни в барах широкой чокнутой темной и пыльной нью йоркской ночи.

Он понимал только Фриско и взмывающие чумовые белодомные холмы.

Да, он был странен, детск, и словно б, как я и говорю, уже умер или был иначе изувечен в С. Ф. и явился повидать меня перед каким то печальным путешествием, из которого ему не судьба была возвратиться.

Красный огонь светофора придает всему ощущенье дождя; зеленый сообщает ощущенье дали, снега, песка.

Я совершенно твой друг, твой „любовник“, тот кто тебя любит и врубается в твое величье совершенно – у кого в уме призраки тебя.

Мне нужны свежие ветра Калифорнии.

Мой сон, то есть сама комната моя населена им ночью как призраком когда я сплю или просыпаюсь от череды беспокойных отчаянных образов, ловя себя на том что тасую каталожные карточки памяти или ума под партой, также осознавая трагедию, одиночество моей матери.

Я б мог (как сегодня) выйти одетым как мне нравится, небрежно, четко, не крупный автор или даже крупный американец или турист или что угодно, просто выйти и смешаться с кошаками и узнать людей, по настоящему интересных, как скажем круги вращающиеся вокруг той саманной хижины бара с кофе мускатом ромом куда нам приходилось прыгать через сточную канаву, разверстый надрез утерянного падшего озера ацтеков чтоб до него добраться.