We

Я чувствую себя. Но ведь чувствуют себя, сознают свою индивидуальность — только засоренный глаз, нарывающий палец, больной зуб: здоровый глаз, палец, зуб — их будто и нет. Разве не ясно, что личное сознание — это только болезнь.

Тяжелая, скрипучая, непрозрачная дверь закрылась, и тотчас же с болью раскрылось сердце широко - ещё шире - настежь!

Всё это пустяки, и все эти нелепые ощущения - бред, результат вчерашнего отравления... Чем: глотком зеленого яда - или ЕЮ?

Я молча смотрел на губы. Все женщины – губы, одни губы. Чьи-то розовые, упруго-круглые: кольцо, нежная ограда от всего мира. И эти: секунду назад их не было, и только вот сейчас – ножом, – и еще каплет сладкая кровь.

Так приятно чувствовать чей-то зоркий глаз, любовно охраняющий от малейшей ошибки, от малейшего неверного шага.

— И подумать: здесь "просто-так-любили", горели, мучились... Какая нелепая, нерасчетливая трата человеческой энергии, не правда ли?

И дальше - сам с собою: почему - красиво? Почему танец - красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчинённости, идеальной несвободе. 

Больше никогда. Так, конечно, лучше: она права. Но отчего же — отчего — —

Если они не поймут, что мы несём им математически безошибочное счастье, наш долг заставить их быть счастливыми.

Смерть - именно полнейшее растворение меня во вселенной.