Горячий снег

Правда о войне — это предельная достоверность и дей­ственность деталей времени. ... Это подробные взаимоотношения сол­дат и офицеров в их самых откровенных проявлениях, без чего война, это величайшее испытание народа, и дви­жение в ней людей выглядят лишь огромной картой со стрелами, обозначающими направление ударов, или зна­ками, очерчивающими оборону.
Правда войны — это, наконец, время подробно рассмо­треть солдата от момента, когда он в окопе вытирает ложку соломой, до момента, когда он берет высоту и ко­гда у него в самый жестокий момент боя развязалась об­мотка и хлещет его по ногам.
В окопную жизнь входит многое: от малых деталей — два дня кухню на передовую не подвозили — до главных человеческих проблем: жизни и смерти, лжи и правды, чести и трусости. В окопах возникает необычайно емкий душевный микромир солдата и офицера — радости и страдания, патриотизма и ожидания.
Чем чаще человек на войне видит гибель своих това­рищей, тем реальнее ощущение, что он не бессмертен. Только в первом бою по наивной смелости и неопытно­сти хочется, улыбаясь, открыто сидеть на бруствере — все пули тогда летят мимо. В двадцатом бою снаряды разрываются рядом, срезая бруствер над головой, и ав­томатные очереди летят так близко, что слышен их вет­ровой посвист возле виска. И весь характер солдата про­является в том, что он каждый день преодолевает самого себя.

Мы узнали, что мир и прочен, и зыбок. Мы узнали, что солнце может не взойти утром, потому что его блеск, его тепло способна уничтожить бомбежка, когда горизонт тонет в черно-багровой завесе дыма. Порой мы ненавидели солнце — оно обещало летную погоду и, значит, косяки пикирующих на траншеи «юнкерсов». Мы узнали, что солнце может ласково согревать не только летом, но и в жесточайшие январские морозы, вместе с тем равнодушно и беспощадно обнажать своим светом во всех деталях недавнюю картину боя, развороченные прямыми попаданиями орудия, тела убитых, которых ты минуту назад называл по имени.

И щеки Веснина начали гореть, покрываться пятнами, и что-то неприязненное, как разочарование, подымалось в нем против Осина - против его спокойного и прочного здоровья, покатого просторного лба, белых ресниц, против этих его, казалось безобидных, полусоветов и этой сдержанности и вежливости, за которой была скрыта осторожная и деликатная принадлежность к особой охранительной власти, что в силу многих обстоятельств нужна была, существовала рядом, в одной армии с Весниным, выполняя необходимые функции, никогда не вмешиваясь в обстановку боя, и Веснин, подавляя раздражение, поднялся от стола.