Странный гость

Тады ў мяне і ўзнікла цьмяная здагадка: а што калі мы, жывыя істоты, таксама, зрэшты, падобныя нечым на такія абрыўкі паперы? Можа, і нас таксама гоніць у розныя бакі нябачны таямнічы вецер і вызначае нашыя учынкі, тым часам як мы, простыя і наіўныя, думаем, што ўсё робім паводде сваёй свабоднай волі? А што, калі жыццё, якое ў нас, ёсць не што іншае як загадкавая віхура? Той самы вецер, пра які ў Бібліі сказана: ці ведаеш ты, адкуль і куды ён ідзе? І ці не сніцца нам часам, што мы ў тоўшчы вады знаходзім і хапаем залатую рыбку, але нічога не адбываецца, апрача таго, што на самай справе нашыя пальцы сустракаюць халодныя павевы ветру?

«Куда ни глянешь – беспросветная тоска. Все во мне было разорвано, растоптано.
Каким потертым казалось мне сидение на кресле! Конский волос так и торчал из-под краев.
Надо будет послать за обойщиком… Или уж так все оставить… вести нищенскую жизнь, пока все не разлезется в лохмотья.
А там, что за безвкусица, эти нелепые обрывки материи на окнах!
Почему я не скрутил из них веревки и не повесился на ней?!
Тогда бы я, по крайней мере, не видел больше этой мерзости, и вся серая терзающая тоска исчезла бы – раз и навсегда.
Да! Это самое разумное! Положить конец всему.»

Слова марионеточного актёра ударили меня, как нож ударяет беззащитное животное, и сжали мне сердце грубым, жестоким охватом.
Уже давно грызла меня какая-то неопределённая боль, какое-то подозрение, как будто что-то отнято у меня, как будто длинную часть моего жизненного пути я прошёл, как лунатик, по краю бездны. И никогда не удавалось мне доискаться причины этой боли.
Теперь задача была разрешена, и зто решение жгло меня невыносимо, как открытая рана.
Мое болезненное нежелание предаваться воспоминаниям о прошлых событиях, странный, время от времени повторяющийся сон, будто я блуждаю по дому с рядом недоступных мне комнат, тревожный отпор моей памяти во всём, что касается моей юности — всему этому вдруг нашлось страшное объяснение: я был сумасшедшим, меня загипнотизировали, заперли комнату, находившуюся в связи с покоями, созданными моим воображением, сделали меня безродным сиротой среди окружающей жизни.
Никаких надежд вернуть обратно утерянные воспоминания.
Пружины, приводящие в движение мои мысли и поступки, скрыты в каком-то ином, забытом бытии, — понял я, — никогда я не смогу узнать их: я — срезанное растение, побег, который растёт из чужого корня.

Он сидел у стола, подперев голову и при свете лампы его розовые, совсем молодые щёки странно дисгармонировали с его седыми волосами, и я невольно сравнивал его черты с маскообразными лицами марионеток, которые он так часто показывал нам.
Странно, как этот старик походил на них всех.
То же выражение и те же черты лица.
Есть на свете предметы, подумал я, которые не могут обойтись друг без друга. Передо мною проносится простая судьба Цвака, и мне кажется загадочным и чудовищным, что такой человек, как он, получивший лучшее воспитание, чем его предки, имевший перед собой карьеру актёра, вдруг вернулся назад к плохонькому марионеточному ящику. И вот снова он таскается по ярмаркам и заставляет тех же кукол, которые доставляли скудное пропитание его предкам, выделывать жесты и показывать мёртвые сцены.
Он не может расстаться с ними, подумал я, они живут его жизнью, и когда он был вдали от них, они превратились в его мысли, поселились в его мозгу, не давали ему ни отдыха, ни покоя, пока он не вернулся к ним опять. Поэтому он так любовно обращается с ними теперь и одевает их в блестящую мишуру.