Тарас Бульба

Ничего в природе не могло быть лучше. Вся поверхность земли представлялася зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще. Под тонкими их корнями шныряли куропатки, вытянув свои шеи. Воздух был наполнен тысячью разных птичьих свистов. В небе неподвижно стояли ястребы, распластав свои крылья и неподвижно устремив глаза свои в траву. Крик двигавшейся в стороне тучи диких гусей отдавался бог весть в каком дальнем озере. Из травы подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась в синих волнах воздуха. Вон она пропала в вышине и только мелькает одною черною точкою. Вон она перевернулась крылами и блеснула перед солнцем… Черт вас возьми, степи, как вы хороши!..

Нет, братцы, так любить, как русская душа,- любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а... - сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: - Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей :ду­ма­ют толь­ко, что­бы при них были хлеб­ные сто­ги, скир­ды да кон­ные та­бу­ны их, да были бы целы в пог­ре­бах за­пе­ча­тан­ные меды их. Пе­ре­ни­ма­ют черт зна­ет ка­кие бу­су­ман­с­кие обы­ча­и; гну­ша­ют­ся язы­ком сво­им; свой с сво­им не хо­чет го­во­рить; свой сво­его про­да­ет, как про­да­ют без­душ­ную тварь на тор­го­вом рын­ке. Ми­лос­ть чу­жо­го ко­ро­ля, да и не ко­ро­ля, а пас­куд­ная ми­лос­ть поль­с­ко­го маг­на­та, ко­то­рый жел­тым че­бо­том сво­им бьет их в мор­ду, до­ро­же для них вся­ко­го брат­с­т­ва. Но у пос­лед­не­го под­лю­ки, ка­ков он ни ес­ть, хоть весь из­ва­лял­ся он в саже и в пок­лон­ни­чес­т­ве, есть и у то­го, брат­цы, кру­пи­ца рус­с­ко­го чув­с­т­ва. И прос­нет­ся оно ког­да-нибудь, и уда­рит­ся он, го­ре­мыч­ный, об полы ру­ка­ми, сх­ва­тит себя за го­ло­ву, прок­ляв­ши гром­ко под­лую жиз­нь сво­ю, го­то­вый му­ка­ми ис­ку­пить по­зор­ное де­ло. Пус­ть же зна­ют они все, что та­кое зна­чит в Рус­с­кой зем­ле то­ва­ри­щес­т­во! Уж если на то пош­ло, что­бы уми­рать, – так ни­ко­му ж из них не до­ве­дет­ся так уми­рать!.. Ни­ко­му, ни­ко­му!.. Не хва­тит у них на то мы­ши­ной на­ту­ры их!

Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь – и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, – видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, – любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… – сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: – Нет, так любить никто не может!

– Прощайте, то­ва­ри­щи! – кри­чал он им свер­ху. – Вс­по­ми­най­те меня и бу­ду­щей же вес­ной при­бы­вай­те сюда вновь да хо­ро­шень­ко по­гу­ляй­те! Что, взя­ли, чер­то­вы ля­хи? Ду­ма­ете, есть что-нибудь на све­те, чего бы по­бо­ял­ся ко­зак? Пос­той­те же, при­дет вре­мя, бу­дет вре­мя, уз­на­ете вы, что та­кое пра­вос­лав­ная рус­с­кая ве­ра! Уже и те­перь чуют даль­ние и близ­кие на­ро­ды: по­ды­ма­ет­ся из Рус­с­кой зем­ли свой царь, и не бу­дет в мире си­лы, ко­то­рая бы не по­ко­ри­лась ему!..