Moby-Dick; or, The Whale

Замеченный вдали робким военным кораблем или беспомощным судном открывателей, которые еще не видят издалека птичьих стай, но различают в лучах солнца над водой какую-то белую массу, опоясанную широким кольцом белой пены, — в тот же миг безвредный труп кита вносится дрожащими пальцами в вахтенный журнал: «Осторожно, замечены мели, рифы и буруны». И многие годы спустя будут еще корабли страшиться этого места, перепрыгивая через него, как прыгают на ровной дорожке безмозглые овцы потому только, что в этом месте подпрыгнул их вожак, когда ему подставили палку. Вот вам ваши хваленые прецеденты, вот вам польза традиций, вот вам все эти живучие предания, никаких у них нет корней в земле, они даже, как говорится, и в воздухе не висят. Вот она, ортодоксальность!

Так вот и получается, что при жизни тело кита всерьез устрашает врагов, а после смерти дух его порождает в мире необычайный страх и панику

На протяжении трехсот шестидесяти миль, джентльмены, пересекая весь штат Нью-Йорк, через многочисленные людные города и цветущие села, через огромные, мрачные, пустынные болота и тучные нивы, которым нет равных по плодородию, через биллиардные и бары, через святая святых великих лесов, по римским аркам, переброшенным через индейские реки, в тени и на солнце, мимо счастливых сердец или печальных, по всему широкому и живописному простору благородных земель Мохок, под стенами белоснежных церквей, чьи шпили стоят словно верстовые столбы, одним непрерывным потоком течет по-венециански развратная и подчас преступная жизнь. Там подлинная страна дикарей, джентльмены, там воют язычники, они там всюду, совсем рядом с вами, в густой тени, отбрасываемой церквами, и под их надежной и снисходительной защитой. Ибо по некоей удивительной и роковой закономерности грешники, джентльмены, подобно пиратам у вас на родине, которые, как отмечают многие, всегда поселяются вокруг храмов правосудия, обитают главным образом вблизи святых мест.

А между тем никак нельзя, чтоб на глазах у всего честного мира, никак нельзя, говорю я, чтобы этот балансирующий на широко расставленных ногах капитан хоть чуть-чуть поддержал себя, ухватившись за какой-нибудь предмет рукой; мало того, в доказательство своего полного, несгибаемого самообладани я он, как правило, держит руки в карманах брюк; хотя, может быть, эти руки, как правило, крупные и тяжелые, служат ему там в качестве балласта. И все-таки бывали случаи, и при этом надежно засвидетельствованные, когда капитан в какой-нибудь острый момент — скажем, во время внезапно налетевшего шквала, — вцеплялся в волосы ближайшему гребцу и что было силы держался за них, неумолимый, как сама смерть.

— Мистер Стабб, — обратился я к этому достойному джентльмену, который стоял под дождём, застёгнутый на все пуговицы в своей клеёнчатой куртке, и преспокойно курил трубку, — мистер Стабб, по-моему, я слышал однажды, как вы говорили, что из всех встречавшихся вам китобоев наш старший помощник, мистер Старбек, самый осторожный и благоразумный. В таком случае бросок под парусом в туман и шквал прямо на плывущего кита должен быть верхом китобойного благоразумия?

— А как же? Мне случалось спускать вельбот во время шторма у мыса Горн, да ещё с судна, в котором была течь.

— Мистер Фласк, — обратился я к коротышке Водорезу, который стоял поблизости, — вы человек бывалый и опытный, а я нет. Не скажете ли вы мне, мистер Фласк, неужели непреложный закон промысла предписывает, чтобы гребцы надрывали себе спины, гребя навстречу своей погибели и непременно спиной же к ней повернувшись?

— Ну, ну, нельзя ли не так пышно? — сказал Фласк. — Да, таков закон. Хотелось бы мне взглянуть на команду, идущую на кита кормой, лицом к киту. Ха, ха. Да уж кит на них тогда так взглянет, будьте уверены!

Размеры скелета, которые я намерен здесь привести, заимствованы мною verbatim (дословно, слово в слово (лат.) с моей собственной правой руки, где они были вытатуированы по моей просьбе, поскольку в тот бурный бродячий период моей жизни у меня не было иного надёжного способа сохранить столь ценные статистические сведения. Но так как места у меня было мало, потому что я хотел ещё оставить по возможности какой-то участок неисписанным для одной поэмы, которую я как раз тогда сочинял, я не стал утруждать себя лишними дюймами; да и вообще-то до дюймов ли тут, где речь идёт о подлинных размерах кита?

– Мой капитан, как вы, наверное, заметили, уважаемый сэр, – проговорил Кляп с невозмутимо благочестивым видом, слегка поклонившись Ахаву, – любит иногда пошутить; он нередко сочиняет для нас забавные историйки в этом духе. Но я могу пояснить, между прочим – en passant, как говорят французы, – что лично я, то есть Джек Кляп – лицо духовного звания (в недавнем прошлом) – сторонник абсолютной трезвенности, я никогда не пью…
– Воду! – заключил капитан. – Он никогда её не пьёт. У него от неё припадки делаются; пресная вода вызывает у него водобоязнь. Но продолжай, расскажи про руку.