Что не так с этим миром

Я полагаю, некоторые до сих пор отрицают, что Англией управляет олигархия. Мне вполне достаточно знать, что человек мог задремать около тридцати лет назад над газетой и проснуться на прошлой неделе со свежей газетой в руках, и ему показалось бы, что он читает все о тех же людях. В одной газете он нашел бы лорда Роберта Сесила, мистера Гладстона, мистера Литтлтона, Черчилля, Чемберлена, Тревельяна, Акланда. В другой газете он найдет лорда Роберта Сесила, мистера Гладстона, мистера Литтлтона, Черчилля, Чемберлена, Тревельяна, Акланда. Если это не означает, что всем управляют несколько семейств, значит, я совершенно не разбираюсь в происходящем. Должно быть, всем правят удивительные демократические совпадения.

Это огромная современная ересь, предлагающая изменить человеческие души, чтобы они соответствовали заданным условиям, вместо того чтобы изменять условия, дабы они соответствовали человеческой душе. Если вываривание мыла действительно несовместимо с братством, тем хуже для мыловарения, а не для братства. Если цивилизация действительно не может ужиться с демократией, тем хуже для цивилизации, а не для демократии. Конечно, было бы лучше вернуться в сельские коммуны, если они в самом деле коммуны. Безусловно, лучше обойтись без мыла, чем без общества. Конечно, мы пожертвовали бы всеми нашими проводами, колесами, системами, специальностями, физикой и сумасшедшими финансами ради получаса счастья, которое часто осеняет товарищей в таверне. Я не говорю, что такая жертва необходима; я только говорю, что принести ее будет легко.

Опять же, очень прискорбно, что, критикуя такие явления, как Палата общин, ополчаются именно на те (возможно, немногие) их элементы, которые как раз хороши. Называют Палату общин «говорильней» и жалуются, что она тратит время на болтовню, а это как раз тот аспект, в котором представители народа схожи с народом. Если парламентарии любят досужие дискуссии, так потому, что все мужчины любят это: парламентарии действительно представляют Англию. Так парламент приобретает мужественное достоинство пивной.

Можно представить себе только два вида социальной структуры – личное правление и безличное правительство. Если у моих друзей-анархистов не будет правил, у них будут правители. Предпочтение личного правления с его тактом и гибкостью называется монархизмом. Предпочтение безличного правительства с его догмами и определениями называется республиканством. А вольное возражение разом и против короля, и против кредо называется чушью – по крайней мере, я не знаю более философского определения для этого. Вы можете положиться на проницательность или присутствие духа единого правителя или же на равенство и утвержденную справедливость единого правила; но придется выбрать то либо другое, иначе вместо нации выйдет чудовищный бардак.

Дисциплина не связана с представлением Карлейля[111] о том, что кто-то всегда прав, когда все неправы, и что мы должны обнаружить и короновать этого человека. Напротив, дисциплина означает, что в критических обстоятельствах можно доверять кому угодно, лишь бы не всем вместе. Военный дух не означает (как считал Карлейль) подчинение сильнейшему и мудрейшему человеку – напротив, военный дух означает, если угодно, подчинение самому слабому и глупому, подчинение лишь потому, что он – один человек, а не тысяча людей. Подчинение слабому человеку – это дисциплина. Подчинение сильному человеку – всего-навсего рабство.

Для всякого, кто достоин называться мужчиной, нет ничего более холодного и безрадостного, чем считаться королем своей компании. Да, можно сказать, что в мужских видах спорта и игр, кроме великой игры в спор, присутствует соперничество и возможность поражения. Соревнование действительно происходит, но это разгоревшееся ярким пламенем равенство. Игры состязательны, потому что это единственный способ сделать их захватывающими. Но если кто-то сомневается, стоит ли мужчинам навсегда вернуться к идеалу равенства, достаточно напомнить о такой вещи, как гандикап[109]. Если бы мужчины радовались примитивному превосходству, они бы стремились увидеть, как велико такое превосходство; они были бы рады, если бы сильный скакун опередил остальных на много миль. Но мужчинам нравится не торжество превосходящих сил, а борьба равных; и, следовательно, они вводят искусственное равенство даже в соревновательные виды спорта. Грустно осознавать, сколь немногие из тех, кто рассчитывает гандикап в спорте, осознают себя точными и даже суровыми республиканцами.