Птицы

Казалось, ни один из великих ученых просто еще не изобрел правильных слов или поступков, чтобы это рыжее существо перестало плакать. А хотя, если подумать, то почему он в принципе должен ее утешать?! И вообще, ему стоит сейчас торжествовать! Нужно рассмеяться и пройти мимо! И сказать: «Так тебе и надо!» А что, она заслужила. Она же его злейший враг! Наглый, высокомерный, дрожащий и такой несчастный… злейший враг…
Финч изо всех сил сопротивлялся мысли, что вовсе не ненавидит Арабеллу Джей, а наоборот. Именно поэтому он всегда при случае поддевает ее, именно поэтому он бросил в нее снежок.
«Что бы я сделал, не будь я мной?..»
Финч подошел к ней, протянул руку и осторожно коснулся ее плеча.
— Я больше не буду, — сказал он. — Не плачь…
Арабелла вскочила на ноги. Ее лицо багровело, как раскаленная печка. Взгляд пылал, слезы блестели на щеках, а курносый нос, казалось, был вздернут еще сильнее, чем обычно.
Финч отшатнулся, но она не стала кричать или бить его.
Арабелла сделала кое-что непредсказуемое — она просто плюнула в него. После чего показала язык, развернулась и убежала.
Хлопнула дверь ее квартиры.
Финч был потрясен. Еще бы! Чтобы этот энциклопедический образец понятия «примерный ребенок» сделал что-то из того, что взрослые называют «неприличным» и «грубым»?! Он ни за что бы не поверил, если бы сам не стал жертвой ее нападения.

И хоть Финч знал, что приближаться к плачущим девочкам опасно, он подошел.
— Прости за тот снежок… — промямлил он, краснея. — Глупо вышло. Это была просто шутка.
Она никак не отреагировала, будто его и вовсе не было рядом. Снова это ее коронное высокомерие, не иначе!
Финч разозлился:
«Вот глупая девчонка! И чего она так разревелась?!»
Глядя на Арабеллу, он понимал, что злится вовсе не на нее, а на себя — на свою беспомощность.
«Что бы сделал дедушка? — спросил себя Финч. — Дал бы ей платок? Но у меня нет платка! Что еще? Напоил бы ее горячим желудевым чаем? Но пока заварится чай, пройдет целая вечность! Еще что-то? Наверное, он сказал бы ей, что плачут только глупые плаксы? Нет, он бы так не сказал, да к тому же тогда буря сразу усилится!»
За неимением лучшего варианта, Финч озвучил то, что вертелось у него на языке:
— Я не думал, что ты так разревешься из-за простого снежка…
— Отстань от меня! — взвизгнула Арабелла, не поднимая головы. — Убирайся! Ненавижу тебя!
Да уж… Вышло не очень. В утешении плачущих девочек Финч был не силен.

Арабелла его совсем не стеснялась — продолжала плакать. Ее тонкие плечи дрожали, а рыжая голова трусилась и напоминала огонек свечи на сквозняке.
«Нужно что-то сделать, — подумал Финч. — Но что? Подойди к ней, не трусь! Что? Если такой храбрый, сам и подходи!»
Финч поймал себя на том, что спорит сам с собой и решил, что его заразил сумасшествием мистер Хэмм. Дедушка говорил, что некоторые виды безумия передаются по воздуху. Но тем не менее, просто стоять и смотреть, как Арабелла плачет, было нельзя — с каждой новой секундой бездействия Финч чувствовал себя все хуже. Он будто подглядывал в замочную скважину в двери, за которой происходило что-то гадкое и неправильное.

— Вот мы воевали взаправду, — продолжил старик, отвернувшись от печки и уставившись в пустоту перед собой. — Не верится, что уже полтора десятка лет прошло. Жуткое было время, нда-а… Но тогда все сходу понимали, кто чего стоит. Вот дед твой — храбрец! Геройски воевал! И капитан Борган… Лучшие люди. Не чета каким-то Франки и прочим. А эта лысая кошатница Поуп все ищет повод меня выдворить, но у нее ничего не выйдет. Как же ее корежило и корчило, когда капитан велел ей оставить в покое старика Хэмма. Вот что такое черная неблагодарность! Ей невдомек, что двух «серебряных воронов» за так просто не дают! Зато капитан Борган помнит, за что нас с «Дженни» ими наградили.
Финч молча глядел на старика. У того дрожали руки и подергивалась щека — война въелась в его лицо глубокими морщинами и старыми шрамами.

В дирижабле был дикий беспорядок. Если бы Финч позволил себе такой в комнате, дедушка лишил бы его сладкого на… да на всю жизнь! Повсюду стояли пустые бутылки, в углу выстроилась пирамида ржавых консервных банок. В хвосте дирижабля расположился лежак, крытый никак не менее дюжиной рваных одеял. Рядом с ним стояла печка-толстобрюшка — из ее бока торчала железная труба, выходящая на улицу. Чугунная заслонка была открыта, в топке весело пылал огонь.
Возле печки примостились ящики, заполненные пожелтевшими от времени картами и старыми газетами.

Мальчик стоял у окна и глядел на черноту за ним. На снег, падающий, как рассыпавшиеся в крошево надежды. Он больше не знал, что делать. Дедушку Финч так и не нашел. Оставалось надеяться, что тот сам появится. Просто придет, укроет его одеялом и присядет на край кровати. А он проснется и увидит дедушку. И очень обрадуется. А тот скажет: «Ты просто не представляешь, Финч, что случилось!» И он все ему расскажет. И это будет действительно удивительная история. И она будет захватывающей, там будут интриги и приключения, а еще она будет жуткой, но ему не будет страшно, ведь все уже позади.
Финч опустил взгляд… ему стало горько и тошно.
«А что если дедушка никогда не вернется? Может, он, как этот слабый одинокий огонек внизу, забыт где-то, заметаемый снегом, всеми покинутый, никому не нужный и…»
Финч вдруг оборвал свои упаднические мысли. Их место тут же заняла другая: «Огонек в снегу! Внизу… Во дворе…»