The Choice

“Но больше я не ощущаю себя жертвой. Всю свою жизнь я испытываю и всегда буду испытывать огромную любовь и благодарность к двум людям: американскому солдату и Виктору Франклу - они мои освободители. Солдат вытащил меня из-под груды трупов в Гунскирхене. Франкл освободил от потребности закрываться от всех, помог найти слова для осмысления моих переживаний и указал путь, как справится с душевной болью. Благодаря его наставлениям и дружеским советам я обнаружила, что горе моё не бесцельно, и открыла для себя, в чем его смысл. Это помогло не только научится жить в мире с прошлым, но и выйти из испытаний с таким сокровенным знанием, что им стоит делиться, - как найти путь к свободе”

Я ду­маю о Кор­ри тен Бом — она пра­вед­ник мира. Вме­сте с се­мьей со­про­тив­ля­лась гит­ле­ров­ской про­па­ган­де и скры­ва­ла у себя дома ев­ре­ев. Кор­ри спас­ла сот­ни че­ло­век, в ито­ге ока­за­лась в конц­ла­ге­ре. Ее сест­ра тоже — она угас­ла на ру­ках Кор­ри. Из-за кан­це­ляр­ской ошиб­ки Кор­ри от­пу­сти­ли за день до того, как все за­клю­чен­ные Ра­вен­сбрю­ка были каз­не­ны. Че­рез несколь­ко лет по­сле вой­ны она встре­ти­ла од­но­го из са­мых злоб­ных охран­ни­ков это­го конц­ла­ге­ря, ко­то­рый был непо­сред­ствен­ным ви­нов­ни­ком смер­ти ее сест­ры. Она мог­ла про­клясть его, по­же­лать ему смер­ти. Но она по­мо­ли­лась, что­бы ей да­ро­ва­ли силу про­ще­ния, и взя­ла его руки в свои. Кор­ри го­во­рит, что в тот миг, ко­гда она, быв­шая уз­ни­ца, сжа­ла руки быв­ше­го тю­рем­щика, она ощутила самую чистую и глубокую любовь.

Охран­ник-эсэсо­вец что-то кри­чит по-немец­ки, кто-то ему кри­чит в от­вет, про­тал­ки­ва­ясь в ком­на­ту. Мое ды­ха­ние пре­ры­ва­ет­ся, и я хва­таю Маг­ду за ло­коть, что­бы не сва­лить­ся: это тот, кто но­чью был в саду. Он гроз­но об­во­дит взгля­дом ком­на­ту.

— Где дев­чон­ка, ко­то­рая по­сме­ла на­ру­шить пра­ви­ла? — тре­бо­ва­тель­но спра­ши­ва­ет он.

Я тря­сусь. Не могу успо­ко­ить­ся. Он вер­нул­ся, что­бы ото­мстить. Он хо­чет пуб­лич­но на­зна­чить на­ка­за­ние. Или чув­ству­ет, что обя­зан так сде­лать. Кто-то про­знал о том, что он про­явил ко мне неви­дан­ную доб­ро­ту, и те­перь он дол­жен по­пла­тить­ся за свой риск. Он дол­жен за­пла­тить за свой риск, за­ста­вив меня за­пла­тить за мой. Меня уже бьет круп­ной дро­жью, так я на­пу­га­на. Я по­чти не могу ды­шать. Я в за­падне и по­ни­маю, как близ­ка к смер­ти.

— Где эта ма­лень­кая пре­ступ­ни­ца? — спра­ши­ва­ет он еще раз.

Вот-вот он за­ме­тит меня. Или за­ме­тит мор­ков­ную ботву, тор­ча­щую у Маг­ды из кар­ма­на. Невоз­мож­но вы­не­сти на­пря­жен­ное ожи­да­ние того мо­мен­та, ко­гда он меня узна­ет. Я бро­са­юсь на пол и пол­зу к нему. Маг­да ши­ка­ет на меня, но позд­но. Я при­па­даю к его но­гам.
Вижу грязь на его ботинках и прожилки дерева на полу.

– Ты, – го­во­рит он. В его го­ло­се слыш­но от­вра­ще­ние. Я за­кры­ваю гла­за. Жду, что он пнет меня. Жду, что бу­дет стре­лять.

Что-то тя­же­лое па­да­ет к моим но­гам. Ка­мень? Он хо­чет за­бить меня до смер­ти, хо­чет, что­бы я уми­ра­ла мед­лен­но?
Но нет. Это хлеб. Ма­лень­кая бу­хан­ка ржа­но­го хле­ба.

– На­вер­но, ты была очень го­лод­на, раз сде­ла­ла то, что сде­ла­ла, – го­во­рит он.

Хо­те­ла бы я встре­тить­ся сей­час с этим че­ло­ве­ком. Он до­ка­за­тель­ство того, что гит­ле­ров­ско­му рей­ху не хва­ти­ло две­на­дца­ти лет нена­ви­сти, что­бы из­жить все хо­ро­шее в че­ло­ве­ке. У него гла­за мо­е­го отца. Зе­ле­ные. И пол­ные со­чув­ствия.