Хитроумный Идальго Дон Кихот Ламанчский

Если хорошенько рассудить, мои сеньоры, то придется признать, что профессия рыцаря превосходит все другие профессии на свете. Все дела людей бледнеют перед подвигами, которые совершают рыцари. Кто может сомневаться, глядя на эту великую королеву Микомикона и на меня, ее освободителя, что искусство и профессия странствующего рыцаря превосходят все искусства и профессии, придуманные людьми? Кто осмелится отрицать, что они достойны величайшего уважения, ибо связаны с величайшими опасностями и испытаниями? Как не правы те, которые утверждают, что науки выше военного дела. Поистине, они не знают, что говорят. Ибо главный довод, который они приводят, заключается в том, что духовный труд возвышеннее телесного. Между тем, по их мнению, духовные способности не играют никакой роли в военном деле; подобно ремеслу поденщиков, оно не требует ничего, кроме телесной силы. Говоря это, наши противники обнаруживают свое невежество. Ведь нам, воинам, нередко приходится совершать такие деяния, которые требуют большого ума и сообразительности. Разве у воина, на чьей ответственности находится целая армия или защита города, ум работает меньше тела? Разве поможет вам одна телесная сила понять и предугадать намерения неприятеля, его планы, военные хитрости и подвохи и предотвратить грозящие вам опасности? Ясно, что все это – дело ума, а не тела. Посмотрим теперь, чей ум выше. Об этом мы можем судить по задачам, которые ставят себе наука и военное дело, ибо, без сомнения, тот разум выше, который стремится к более благородной цели. Цель и задача науки состоит в том, чтобы утвердить справедливость в распределении благ, отдать каждому то, что ему принадлежит, стараться и заботиться, чтобы исполнялись добрые законы. Цель, несомненно, благородная, высокая и достойная великих похвал; но все же цель, к которой стремится военное дело, заслуживает еще больших похвал, ибо цель эта – мир, а в нем – высшее благо, которого люди желают в этой жизни. Этот мир и есть истинная цель войны, а если войны, то, значит, и воинов. Итак, ясно, что цели, которые преследует военное дело, несравненно важнее и выше, чем цели, к которым стремится наука.

Но разве не странно видеть, с какой легкостью этот злополучный идальго верит во все фантазии и выдумки только потому, что по слогу и складу они похожи на его сумасбродные книги? И это еще не все! Замечательно, что этот добрый идальго начинает болтать глупый вздор только тогда, когда речь заходит о рыцарстве и рыцарях. Обо всем остальном он рассуждает так здраво и глубокомысленно, что вы невольно чувствуете к нему большое уважение. Но стоит только беседе перейти на его излюбленную тему, и вы видите, что перед вами безумец.

Насчёт того, чтобы управлять по-хорошему, меня просить не нужно, - объявил Санчо, - душа у меня добрая, и бедняков я жалею, а кто сами месят да пекут, у тех краюхи не крадут, и, бог свидетель, при мне никто карты не передёрнет, я - старый воробей: меня на мякине не проведёшь, я знаю, когда нужно ухо востро держать, и в грязь лицом не ударю, потому я знаю, где собака зарыта, и говорю я всё это к тому, что для добрых людей я в лепёшку расшибусь, а для дурных - вот бог, а вот порог. И сдаётся мне, что в управлении страной лиха беда - начало, и, может статься, недельки через две я так наловчусь губернаторствовать, что буду понимать в этом толк побольше, нежели в хлебопашестве, хоть я и хлебопашец от молодых ногтей.