Янтарь в болоте

– Эк он тебя застращал! – рассмеялась Степанида. - Αлёшка, он… Ну да, не ручной, да и какой из него сейчас Алёшка! – весело одёрнула она себя. – Но, знаешь, когда живёшь с мужчиной много лет, это всё и неважно, какой он для других и что за груз на сердце накопил. Главное, какой в делах, в детях. В горе и в радости, как говорят. Алексей Петрович строгий, и не добрый совсем, да при его службе иначе нельзя, но он верный и надёжный. И как бы жизнь ни повернулась, а он из шкуры вон вылезет, но семью из-под удара вывėдет, он это умеет и делает.

Выбирая для венка рыжие маковки янтарницы, Алёна радовалась, что они ей в цвет наряда и к празднику в масть, потому никто и ни за что не поймет, о ком девушка думала в этот момент. Крупные желтые лютики – садовые, не дикие, – как благодарность Озерице за дар, несколько ярких алых маков – для себя, потому что любимые цветы. И россыпь мелкого белого звездопыльника, чтобы оттенить яркие богатые цвета. С лентой же венок вышел до того ярким и нарядным, что Алёна и сама залюбовалась. А на черных волосах эдакое живое пламя и вовсе должно было смотреться отлично.

Наряд Алёне пошили очень красивый, яркий, праздничный, но уж больно странный и аккурат такой, о каких она со смущением думала у старой княгини.

Нижняя рубашка на совсем тоненьких, узких лямках, в которой Алёна неожиданно узнала подарок-оскорбление от Светланы. На вопрос о том зачем, Стеша со смехом ответила, что не пропадать же добру, а вещица знатная, да и подходит отлично.

Верхняя рубашка тоже была из тончайшего белоснежного полотна, и даже обе они мало что скрывали. Да еще сидела она низко, присборенная на густо расшитую золотом и мелким жемчугом вершковой ширины ленту. Оголенные плечи зябли, и на груди хотелось подтянуть рубашку повыше, да и широкие рукава-крылья, разрезанные от этой самой ленты, беспокоили – они закрывали руки, только если опустить их вниз, вдоль тела.

Сарафан тоже смущал. Ярко-рыжий с золотом и багрецом, как всполох пламени, непривычного кроя, он тесно обнимал стан, снизу переходя в изящный колокольчик юбки, а сверху накрывал грудь двумя лепестками, которые тянулись к самой шее расшитыми лентами и завязывались сзади бантом. Узкие лямочки нижней рубашки спереди прятались под ними, а сзади, пришитые крест-накрест, были почти незаметны. Спина при этом оставалась открытой, и края завязанных лент щекотали лопатки.

Выйди, лесной хозяин, поговорить надо! – Звонкий девичий голос прокатился эхом, запутался в гневном гвалте рассерженного леса.

Мгновение – и деревья впереди заскрипели, отклонились в стороны, пропуская темного великана, живую гору – прелые листья и еловая хвоя, даже «светлым взором» целиком охватить не получалось. Только горели красными угольями большие глаза в вышине – в трех, а то и в четырех саженях. Надвинулся, навис, развел огромными руками ветки над головой. Стращал.

И Алёне вправду стало страшно.