Ковен озера Шамплейн

Одержимость, наступающая после прикосновения Барона Субботы, как и было написано.
Я вонзилась пальцами в кудри Коула и наклонила его к себе, целуя.
Сначала он не отвечал мне, но затем та зараза, что поселилась во мне, передалась ему вместе со слюной. Коул вжался в мои бедра, сминая подол платья. Музыка гремела, взрывалась, и весь ковен Вуду гудел, как рой ос. Я же полностью замкнулась на Коуле: прочий мир перестал существовать. Лишь мои руки, расстегивающие его белоснежную рубашку, чтобы подобраться поближе; его пальцы, нечаянно порвавшие колготки в попытке задрать платье и стянуть то, что под ним; мраморная колонна, в которую я вжалась спиной, не думая, что нас видят.

Но однажды ты умрешь, и я приду, чтобы провести твою душу через этот мир в свой, и заодно покажу тебе, как прекрасны они оба. Ах, поскорее бы настал тот день! – промурлыкал Барон и потер пальцами мой подбородок.
– Я не исповедую вуду, – напомнила я уже в сотый раз, осторожно отстраняясь от его руки. – Боюсь, на той стороне меня ждет что-то другое.
– Ты будешь удивлена, – усмехнулся тот, заставляя меня покрыться мурашками. – Мы и до этого не раз увидимся. Власть моя повсюду и над всеми. Я в еде, которую ты ешь, когда голодна. Я в алкоголе, что ты пьешь, потакая пороку. Я в желании, от которого у тебя зудит тело, когда Коул Гастингс целует тебя.

Шалфей. Чай, солоноватый и приторный, с щепоткой кенийского перца – наполненные до краев пиалы, на сутки сместившие со стола кофе и традиционное какао со взбитыми сливками. Лаванда. Сиреневый бархат на дне ступки, высушенный и перемолотый, – щедрая почесть огню, шепчущему в камине. Полынь. Ароматное тление свежесрезанных стеблей, омывающее дымом углы и изголовья детских постелей. Духовная чистота пространства – синоним физической безопасности. По преданиям, ничто не отпугивало злых духов лучше, чем священные травы, которые моя семья проносила в подожженных вазочках через все комнаты дома накануне Имболка.