Isamaa

- Почему я так поступаю?

• Из трусости.
• Именно. Потому что я такой же трус, как он, как все те, кто в эти часы в моей деревне говорит шепотом, чтобы их не услышали: это безумие, бессмысленное кровопролитие, на этом не построишь родину. Но никто и пальцем не пошевелит. Сейчас уже, наверно, улицу вымыли из брандспойта, чтобы не осталось ни следа преступления. Завтра, может быть, повсюду будут шептаться, но главное не изменится. Люди пойдут на следующую демонстрацию в угоду ЭТА, прекрасно зная, что нужно держаться стаи. Такова дань, которую они платят, чтобы жить спокойно в стране безгласных.

Он казался спокойным, но это было спокойствие поваленного дерева. Его осознанное затворничество было затворничеством уставшего человека. Не только уставшего, но и утратившего веру. Его размышления – размышлениями сознания, в котором постепенно перестали находить отклик призывы, доводы и вся эта словесная/сентиментальная чепуха, за которой долгие годы он скрывал настоящую правду. Какую правду? Какую же еще. То, что он приносил страдания и убивал. Ради чего? И ответ наполнял его горечью: впустую. После всей пролитой крови – ни социализма, ни независимости, ни шиша.

- Да, я не могу понять, как люди, которые твердят о том, что их цель - защита баскского языка, убивают тех, кто на этом языке говорит. Твердят, что желают построить свободную Страну басков, и убивают самих же басков. Совсем другое дело, когда они расправляются с гражданскими гвардейцами или с теми, кто приехал сюда к нам откуда-нибудь со стороны. Я плохо отношусь к таким вещам, но логика террористов придает этим убийствам хоть какой-то смысл.
- Нет у них никакой логики. Сплошное безумие, а может, ещё и бизнес.

В глубине души - и да простит меня Чато - я Мирен понимаю. Понимаю, почему она вдруг так переменилась, хоть и не одобряю. За время между двумя нашими встречами - в кафе на проспекте и следующей, в Старом городе, - моя подруга Мирен переменилась. Да, вот так сразу стала другим человеком. Если говорить коротко, она приняла сторону сына. И у меня нет ни малейших сомнений, что до такого вот безудержного фанатизма ее довел материнский инстинкт. На месте Мирен я, возможно, вела бы себя  точно так же. Разве можно отвернуться от собственного сына, даже если знаешь, что он творит зло?