The Invisible Life of Addie LaRue

– Уж поверь, дорогая, от страданий ты не избавишься.
Адди пронзает легкая дрожь, когда он подносит бокал к губам.
– Просто я хочу сломить тебя сам.

– С чего ты взяла, что я люблю войну?
Впервые он задает ей честный вопрос, не старается подловить, что-то потребовать или принудить.– Разве ты не бог хаоса?
– Я бог обещаний, Аделин, – кривится Люк. – В войнах их сложно сдержать. – Он подает ей стакан, но Адди не берет его. Тогда Люк сам ей салютует: – За долгую жизнь!

– Для человека, у которого нет ничего, кроме времени, ты вечно куда-то спешишь, Аделин. – С этими словами он поворачивается и уходит, и Адди остается лишь следовать за ним.

– Да и вообще, – продолжает Люк, убирая пальцы от ее лица, – каждый бог взимает свою плату. Не только я торгую душами.
Он протягивает руку, и на его ладони прямо в воздухе загорается огонек.
– Он позволяет душам увядать, я же их поливаю.
Огонек вспыхивает, сворачиваясь в шар.
– Он раздает обещания, я – плачу вперед.

– Никогда не понимала, как верить в то, чего не чувствуешь, не видишь и не слышишь.
Люк удивленно приподнимает бровь.
– Полагаю, люди потому и зовут это «верой».
– Сказал дьявол в доме Господнем… – Произнеся это, Адди бросает на него взгляд и замечает желтый проблеск в зеленых глазах Люка.
– Дом есть дом, – раздраженно отзывается тот. – Этот принадлежит всем и никому. А ты теперь считаешь меня дьяволом? В чаще ты так и не сумела определиться.
– Возможно, ты заставил меня поверить.

Говорят, у горя есть стадии. Интересно, существуют ли подобные у любви?
Может, это нормально – ощущать злость, грусть, пустоту и одновременно, к своему ужасу, почему-то облегчение? Возможно, дело в похмелье, которое дурманит чувства и сбивает его с толку.

Зеленые глаза ехидно поблескивают.
– Полагаю, ты обнаружишь, что мое слово не забывается столь же быстро, как твое, – пожимает плечами Люк. – Конечно, они тебя не помнят, но идеи куда сильнее воспоминаний, они быстрее укореняются.
Примерно через пятьдесят лет Адди поймет, что он прав. Идеи сильнее воспоминаний. И она тоже способна их посеять.

– Четыре года прошло! – восклицает Адди и морщится – слишком явно в ее голосе звучит гнев, выдавая отчаянное желание видеться с ним.
– Четыре года это ничто. Один вдох. Один миг.
– И все же сегодня ты явился.
– Я знаю твое сердечко, дорогая. Я чувствую, когда оно замирает.

– Это тайный бар!
При этих словах Адди окутывают воспоминания, она вдруг переносится мыслями в Чикаго, почти на сотню лет назад. В подпольном баре играет джаз, окутывая ее как дым. В воздухе висит тяжелый запах сигар и джина, звенят бокалы, выдавая тайну. Сверху нависает витраж с ангелом, протягивающим чашу, пузырьки шампанского покалывают язык. Мрак улыбается, прижимаясь к ней, и тянет ее на танцпол. Это начало и конец всего…

– И все же ты, похоже, не из тех, кого легко удержать. Aut viam invenium aut faciam, как говорится.