The Invisible Life of Addie LaRue

– Ненавижу войну, – мрачно заключает он.
– Думала, тебе нравятся распри.
– Последствия их порождают всплеск искусства. Но война даже циников заставляет верить. Низкопоклонники жаждут избавиться от грехов. Все вдруг начинают цепляться за свои души и трясутся над ними, как вдова над лучшим жемчугом. – Люк скорбно качает головой. – Верните мне Belle Epoque!
– Кто бы подумал, что даже боги страдают ностальгией?

– С годовщиной, моя Аделин.
Адди смотрит на него, уже приготовившись выдать привычную реплику, но вдруг осекается. Если она принадлежит ему – значит, и он должен принадлежать ей.
– С годовщиной, мой Люк, – отвечает Адди, просто чтобы взглянуть на его реакцию.
В награду она получает приподнятую бровь, вздернутый уголок рта, удивление в зеленых глазах.

У лжи есть собственный язык, как язык времен года, или язык жестов, или язык цвета глаз Люка.

Люди способны творить невиданные дела. Они жестоки, они развязывают войны, но также не чужды искусства и изобретений. Долгие годы Адди будет думать об этом снова и снова, глядя, как падают бомбы, рушатся здания, террор охватывает целые страны. Но эти мысли не оставят ее и тогда, когда на пленке запишут первое изображение, поднимутся в воздух самолеты, кино станет из черно-белого цветным.

– Что привело тебя сюда?
– Можешь считать, что ностальгия, – пожимает плечами Адди.
– Я зову это слабостью, – задирает подбородок Люк. – Ты ходишь кругами, когда можно проложить новый путь.

Все меняется, глупая ты девчонка. Такова природа мира. Ничего не остается прежним».
«Только я», – думает Адди, но ответ Эстель сух как хворост: «Даже ты».

Люк ведет пальцем вдоль рамы картины.
– Уничтожишь ее, и я сделаю еще больше, – грозит Адди.
– Это не имеет значения, – отвечает Люк, уронив руку. – Ты не имеешь значения, Аделин.
Спустя столько лет слова все еще ранят.
– Это все равно что притвориться, будто эхо и есть твой голос.

Руки – как голова. Кровь из них всегда так и хлещет.

Время течет чертовски быстро.

У Люка был единственный козырь, который он всегда держал наготове, – его внимание. Вряд ли он отдал бы его другому. Но если это не ловушка, тогда что? Воля случая? Нежданная удача? Может быть, она сходит с ума – в конце концов, не впервые. Может, она замерзла там, на крыше Сэм, и теперь не в силах проснуться. Возможно, всего этого не существует.