2:36 по Аляске

Цветы – ростки человеческих душ, не обретших свою красоту в этом мире.

Хладнокровие, волной накрывшее мой разум, позволило мне разглядеть мир в новых чертах. Раньше гнев походил на жидкий огонь — он захлестывал горло, растекаясь по венам. Сейчас это было нечто иное, и слово этому человечество не успело придумать. Это была не ненависть и даже не ярость. Это было желание.

Революция — вот на что это походило, если верить учебникам истории. Люди, готовые подожить к алтарю справедливости свои жизни.

— «Думали мы, что на самом дне. — прошептал он мне в губы с грустью, и я как никогда прониклась этим афоризмом. — Но тут нам снизу постучали».

— В тебе больше нет ярости, а что есть стремление защищать, если не ярость за то, что обидели дорогого тебе человека? Как ты собираешься защищать Джеремию, если состоишь из чистого милосердия? Ну же! Чего ждешь? Ударь меня!

— Признав, что я — всего лишь средоточие его затаенных пороков, ему бы пришлось признать и то, что он такой на самом деле.

— Ты не на моем месте, — рявкнул Тото. — И эта женщина точно тебе не принадлежит.
— Она никому не принадлежит, — бесстрастно парировал Себ, глядя ему в лицо. — На то она и женщина, а не вещь.

— Разве ты не должна была следить, чтобы он не наломал дров после того, как увидел меня? Да он сейчас, может, уже половину аэропорта перерезал десертной ложкой!
— Десертной ложкой невозможно кого-то порезать.
— Ты говоришь так, потому что не видела того, что видел я.

Губы его походили на раскаленное стекло, гладкое и пронзающее, - именно таким ощущался этот поцелуй, когда Крис, обняв меня настолько крепко, чтобы я не смогла вырваться, приник к моему рту.