Британик

Ты будешь век гоним толпой незримых фурий.
Унять сердечный вихрь захочешь новой бурей;
Неистовство твое, растя из года в год,
Кровавой полосой все дни твои зальет.
Но верю, будет день, проснется вечный мститель —
И страшной гибелью погибнет сам губитель.
И кровью стольких жертв покрытый и моей,
Оплатишь нашу смерть ты гибелью своей
И мир оповестишь, в века бесславно канув,
Как люто был казнен лютейший из тиранов!
Вот мой тебе завет и суд мой над тобой.

Я цезаря и двор впервые узнаю,
Но как здесь глубоко скрывают мысль свою,
Как далеко — увы! — от этой мысли слово!
Как сердце и уста разобщены сурово!
Как здесь клеймят друзей, доверьем их маня!
Как здесь враждебен кров для вас и для меня!

Но римлян, государь, вы разгадать должны:
Нет, нет! Их языки совсем не так вольны!
Держите их в узде, — они трусливо-злобны,—
Не то они взомнят, что страх внушать способны.
О да, они к ярму приучены в веках!
Им по сердцу рука, что держит их в цепях.
Удел их — угождать правителям верховным:
Тиберий помыкал смиреньем их готовным.
Я сам, от Клавдия приняв на время власть,
Был вынужден теснить, чтоб самому не пасть.

Конец Британника пробудит злое рвенье
Во всех его друзьях и бросит их на мщенье.
У мстителей его отыщутся друзья,
Другие сменят их, все тот же гнев тая,—
Так будет век пылать огонь вражды пред вами!
Став страхом всей земли, вы устрашитесь сами.
Придется вам карать и, трепеща измен,
Выслеживать врагов среди дворцовых стен.

Судьба у вас в руках — вы сами выбрать вправе:
Кто в славе начинал, тот может кончить в славе.
Нет никаких преград на царственном пути,—
Дорогой доблести вы можете идти.
Но стоит вам лишь внять коварству наущений,
Вы будете идти дорогой преступлений,
Злом новым подкреплять то зло, что свершено,
И кровью же смывать кровавое пятно.

Как! Вечно пригвожден к своей минувшей славе,
Я должен век дрожать за чью-то там любовь,
Что случай нам дарит и отнимает вновь?
Служа мечтам друзей, с моими несродненным,
Затем ли правлю я, чтоб стать их подчиненным?

В защите вы вольны; но бойтесь обвинять!

Мне нужен лишь их страх, — не важно остальное!

Когда ее здесь нет, я царствовать умею!
Я слушаюсь друзей, преследую врагов,
Я раздражен на мать — и спорить с ней готов.
Пусть пред тобой душа предстанет без покрова:
Едва, к своей беде, ее увижу снова,—
Не только чувствую, что не имею сил
Бежать от этих глаз, чью волю долго чтил;
Не только восстает привязанность былая,
Все лучшее во мне ей тайно подчиняя;
Но страх во мне растет к сопернице такой:
Пред гением ее немеет гений мой.