Орден бесогонов

…Уже дома Гесс, тихонечко стуча когтями по полу, подкрался ко мне.

– Ты расстроен. Тебя нехороший из города обидел? Не дали мне его кусь.

– Если бы всё так просто решалось на свете…

– А как ещё решать? – шёпотом удивился он, поднимая жёлтые брови. – Если человек хороший, его надо лизь, если плохой, то кусь. Всё. Зачем ещё чего-то выдумывать?

– Великая собачья философия, искренняя и рабочая во всех смыслах, – вздохнув, от всей души согласился я. – Ты прав, дружище. Дай лапку?

– На!

– А две?

– На, на!

Короче, мы обнялись, я гладил ему зад, а потом ещё и начёсывал пузо, когда этот здоровенный лось, едва не свалив табурет и смяв в ком вязаную дорожку, перевернулся на спину. Так вот, кто бы что ни говорил, а в тактильном контакте человека с собакой есть некое таинство, лечащее и психику, и здоровье, и душу двоих субъектов сразу.

Проверено на себе, доказывать не буду, пусть каждый сам попробует хоть раз погладить любую брошенную уличную собаку и увидеть, как от света в её глазах на целой планете становится чуточку теплее. Не верите? Как хотите – ваша жизнь, ваша душа…

***
Как-то раз в институте нам озвучивали теорию, согласно которой среднестатистический читатель желает видеть в любом литературном произведении до пятнадцати – двадцати процентов описания пейзажа. Это традиции Пушкина, Лермонтова, Толстого, Куприна, но, к примеру, тот же Тургенев, Пришвин, Бунин или Чехов в «Степи» могли углубиться в созерцание природы и на все пятьдесят – восемьдесят. Тут уже, как говорится, всё зависит от поставленной творческой задачи.

Так вот со скуки я вдруг задумался: а насколько интересно описание северных красот в сравнении с головокружительными приключениями бесогонов? Так ли уж важен тот дуб, глядя на который князь Андрей чего-то там подумал? Надо ли мне описать вон ту горбатую сосну, уверяя читателя, что именно она открыла для меня новый, истинный смысл жизни?

В высокой русской литературе вообще принято глаголы заменять прилагательными, действия героев – созерцанием пейзажей, удар кулаком – мыслями о последствиях. Так, если на Западе говорят «молиться или рубиться?», то у нас герой должен выбирать из триады «молиться – рубиться – страдать от невозможности принять решение». Бесы быстро отучили меня от последнего.

К чему это я? К тому, что все писатели врут, и я не исключение.