Чума

– Скажи еще раз, – шепотом прошу я.
Его брови сползаются к переносице.
– Сказать что?
– Скажи, как ты ко мне относишься.
Поняв, о чем я, он, кажется, оттаивает, губы изгибаются в смущенной улыбке, но тут же на лице появляется торжественное выражение.
– Я люблю тебя. Я полюбил тебя еще до того, как я понял значение этого слова. Я люблю твой смех и твой вульгарный юмор. Я люблю твое сострадание и оптимизм, твою грубость и твою верность. Я хотел заставить тебя страдать, но посмотри на меня сейчас – я отчаянно пытаюсь удержать тебя в этом мире.

– Прошлой ночью я не мог решить, что ты такое – яд или лекарство, – произносит он. – Сегодня я понял, что ты и то, и другое.
Я слегка морщусь от этих слов.
– Ты пробудила во мне что-то такое, о существовании чего я не догадывался, – продолжает он. – Теперь я знаю об этих вещах и не могу игнорировать их. Я боюсь, что становлюсь… похожим на тебя. Смертным и полным желаний. Мне необходимо, чтобы это вожделение оставило меня.
– Вожделение? – переспрашиваю я, поперхнувшись на этом слове.
– Не говори, что я снова ошибся, – горько бросает Мор. – Любовь, похоть, вожделение – слова не могут изменить моего чувства. Я знаю свое сердце, Сара, пусть даже для тебя оно чуждо.
Во что я вляпалась?
– Чего ты от меня хочешь? – интересуюсь я.
– Ничего! Всего! Мать твою, – ругань в его устах шокирует. – Все это так сложно.
Я уже хочу ответить, но он продолжает.
– Я хочу снова почувствовать вкус твоих губ. Хочу обнимать тебя, как ночью в палатке. Я не понимаю, почему хочу всего этого, но это так.
У меня пылают щеки. Наверное, это неправильно – чувствовать себя польщенной, когда у Мора налицо явный экзистенциальный кризис?
Нет?
Ладно.
– Любовь, нежность, сострадание – вот те немногие искупительные качества, присущие твоему роду, – говорит всадник, – и вот сейчас они искушают меня, и это раздирает меня на части.