Ülima õnnelikkuse kogudus

Вообразите, потребовал он, что Земля, которой на самом деле четыре миллиарда шестьсот миллионов лет - это сорокашестилетняя женищна, ровесница, скажем, Алеяммы, вашей учительницы языка малаялам. Вся жизнь Земли-Женщины ушла на то, чтобы она приобрела свой теперешний вид. Чтобы разверзлись океаны. Чтобы воздвиглись горы. Земла-Женщине было одиннадцать лет, сказал Чакко, когда появились первые одноклеточные организмы. Первые животные - черви, медузы и подобные им существа - возникли, когда ей было сорок. Всего восемь месяцев назад, когда ей стукнуло сорок пять, по земле еще бродили динозавры. Вся известная нам человеческая цивилизация длится не более двух часов. Примерно столько же, сколько мы тратим на поездку из Айеменема в Кочин. Проникаешься благоговением и смирением, когда думаешь, что вся современная история - с ее Мировыми Войнами, Войнами за Мечты, Высадками На Луне, с ее наукой, литературой, философией, стремлением к познанию - длится не дольше, чем один вдох Земли-Женщины. А мы с вами, милые мои, сколько живем и сколько еще проживем, длимся не дольше, чем блик в ее мерцающих глазах.

Старые страхи перед революцией и марксистско-ленинской угрозой вернулись в облике новых телевизионных тревог из-за растущего числа отчаявшихся и обездоленных людей. В этнических чистках, голоде и геноциде она видела прямую угрозу своей мебели.
Двери и окна она всегда держала запертыми, если только ей не нужно было ими пользоваться. Окнами она пользовалась в нескольких целях. Глотнуть Свежего Воздуха. Уплатить За Молоко. Выпустить Залетевшую Осу (за которой Кочу Мария должна была гоняться по всему дому с полотенцем).
Она запирала даже свой жалкий облупившийся холодильник, где хранила недельный запас булочек с кремом, которые Кочу Мария покупала в кондитерской «Бестбейкери» в Коттаяме. И две бутылки с рисовым отваром, который она пила вместо воды. На полочке под морозильником она держала то, что осталось от обеденного сервиза Маммачи с синим рисунком в китайском стиле.
Дюжину ампул инсулина, которую привезла ей Рахель, она положила в отделение для масла и сыра. Она, видимо, считала, что в наши дни даже тот, кто внешне – сама невинность, может оказаться похитителем фарфора, маниакальным пожирателем булочек с кремом или вороватым диабетиком, рыщущим по Айеменему в поисках импортного инсулина.