Во тьме

Нью-Йорк постоянно бурлит, современность соединяется в нем с прошлым, Нью-Йорк — город вертикальный, он вибрирует и растет. Он призывает действовать, это — предельно мобильный мир крайностей. И нет, конечно, ни одного другого места в мире с такой же плотностью населения, где ощущаешь себя столь одиноким и столь живым. Столь смертным. Внутри этого города нет ничего определенного, ни в чем не можешь быть уверен. Он высасывает всю энергию, и каждое утро получает невинные души. Он — наркотик, который одним дарует озарение, другим — пустой блеск. Нью-Йорк состоит из никчемных стекляшек и высших достижений. Там каждый находит то, что приносит с собой.

Мы больше не делаем ничего для того, чтобы дышать чистым воздухом, чтобы наслаждаться тем коротким временем, которое можно провести в гармонии с самой жизнью. Нет, понемногу мы скатываемся к синтетической модели. Превращаемся в роботов. Люди всё чаще приобретают черты того, чем они обладают, весь свой краткий век они посвящают потреблению. Поглядите вокруг: кого мы слушаем? Кто управляет этим обществом? Кому мы повинуемся? Потребителям. Производителям. Пользователям. Роботам. Они-то и правят миром.

Это всё внешнее: индустриализация, загрязнение... Но взгляните глубже, и вы увидите то, что любой человек видит с момента своего рождения: стремление потреблять. Много. Везде. Всё больше и больше. То, что вы видите каждый день, – это мир, существующий лишь по законам маркетинга и давно распрощавшийся с любой филантропией; хотя нет, филантропия превращена теперь в стремление увеличить потребление. Общество развивается теперь только в этом направлении. Взгляните-ка: везде, даже в религиозной жизни, всё подчинено не внутренним предубеждениям, а необходимости выбирать. Журналы публикуют сравнительные таблицы с недостатками и преимуществами каждого вероисповедания, и по ним мы выбираем для себя то, которое кажется нам наиболее одухотворённым. Религия стала для нас способом улучшить своё существование, использовать положение смертного, мы больше живём не для Бога, мы верим ради себя, и нам продают его как нечто безмятежное, не лишённое духовности, но приспособленное к нашим прихотям.