Сабакі Эўропы

И хотя она не договорила – Терезиус Скима неожиданно понял, в чём дело. Это было ясно как день – и как, наверное, смешно он выглядел в их глазах, когда рассспрашивал их о мёртвом постояльце.
Все они: Кляйнрот, Лампе, Мира, Петра, Бранка – писали сами. Писали сами и наткнулись однажды на непонимание и непризнание, и почувствовали вину, и осознали свою слепоту. И чтобы никто не заподозрил их в амбициях – они бросились спасать других. Они делали вид, что держат последний рубеж обороны – а сами прятали под поспешно возведёнными стенами свои стихи. Свои голоса, за которые им было стыдно.
«Ты пишешь стихи?» – спросил Скима.
«Я? – испуганно переспросила Бранка. – Ты что, с ума сошёл?»
«Но ты их писала? Раньше?»
«Да пошёл ты».
Но никто никуда не пошёл. Они продолжали сидеть друг напротив друга, и губы у Бранки были красные, а волосы седые, и Терезиус Скима чувствовал, что она лжёт.

Сильвия Бич – так называли американку, которая замутила здесь «Шекспира и компанию». Ироничная интеллектуалка, писательница, богемная тётка, а ещё – страстная читательница, она открыла здесь не просто магазин – а настоящий клуб для всех, кто не боялся менять литературу и старался нащупать дно языка. Любого языка – но, конечно, прежде всего английского. Сначала магазин Бич находился за пару кварталов отсюда. В конце тридцатых он закрылся, а после оккупации и войны открылся уже в другом месте – но сохранил дух тех двадцатых. Которые ещё целое столетие двигали вперёд литературу всего мира.
Инерция, подумал Скима. Инерции тех далёких двадцатых хватило на то, чтобы ещё сто с лишним лет порождать новых поэтов и писателей. И вот инерционная сила закончилась. Колесо наконец замерло. В затуманенных творчеством глазах ещё мелькают спицы, но это уже только иллюзия. Больше ничего не будет.