Tender is the Night

Крохоборчески втискивать жизнь в костюм, доставшийся по наследству, казалось ему нелепым.

Дик принял бы аскетизм, но аскетизм иного плана — как средство к достижению цели, как источник света, помогающего продвигаться вперед.

— Когда я стою здесь, мне виден Цюрих. Вон колокольня Гросмюнстера, там похоронен мой родной дед. Чуть дальше, за мостом, могила моего предка Лафатера... Рядом статуя другого предка, Генриха Песталоцци, и памятник доктору Альфреду Эшеру. А на все это с высоты взирает Цвингли. Целый пантеон героев всегда перед глазами.

Амьен, лиловатый и гулкий, все еще хранил скорбный отпечаток войны, как некоторые вокзалы — Gare du Nord, например, или вокзал Ватерлоо в Лондоне.

Ее любовь наконец достигла той грани, за которой начинается боль и отчаяние. Она не знала, что делать...

— Каждый фут этой земли обошелся тем летом в 20 000 человеческих жизней, — сказал он Розмэри. (Речь идет о наступлении немецких частей в районе Амьена в марте — апреле 1918 г. После тяжелых боев, в ходе которых стороны потеряли свыше 200 000 солдат каждая, наступление было остановлено).

Впереди, под мутным сереньким небом, был виден Бомон-Гамель, слева памятником трагедии высилась гора Тинваль.

- А вы разве не знаете, что во время войны все всегда были пьяны?

— Я дрался с рифами, потому что я европеец, и я дерусь с коммунистами, потому что они хотят отнять у меня мою собственность.

Это буйное скерцо красок... (Ирисы и настурции, калейдоскоп пионов,чёрные и коричневые тюльпаны, хрупкие розы...).