Терновая ведьма. Исгерд

И, поборов оцепенение, Изольда крепко обняла дорогую подругу, а затем прошептала тихонько:

– О, Лив, если чары до сих пор живут в твоем сердце, тебе ли не знать, как сладок, безжалостен их зов. И когда он вскипает в крови, что нам остается делать?
– Прощаться… – после долгого молчания прошептала беззвучно кудесница. Лисьи ее глаза были полны соленой воды.
– Прошу, не тоскуй по нам… Однажды мы обязательно… Прощай…

– Ай-яй-яй! – завопил Ирифи. – Ты дал слово прекратить чтение.
– Нет, – между делом бросил ветер, – я обещал лишь оставить пустые поиски. А теперь, кажется, знаю, что ищу.

Смахнув с ресниц туманные образы, она с досадой поднялась и принялась рвать цветы.

— Дорогу! — велела Изольда терновым побегам.

Они съежились по команде, пропуская странное шествие. Чуднее всех выглядела колдунья, перепачканная кровью сразу трех цветов — черной, алой и сапфирово-голубой. Нежно потрепав ее за оборку платья и удостоверившись, что хозяйка не нуждается в помощи, ветви нехотя уползли прочь.

И, чтобы не мучиться мыслями, ветер зажмурился, представляя Зефира, играющего на дудочке, величественного Эйалэ в мягком кресле, капризную сестрицу Фаруну. Променять бы нынешнюю нелегкую участь на беззаботные склоки с этой троицей.

- От загадок я вскоре начну седеть до срока!
Несуразность восклицания на миг отогнала тоску Таальвена. Оживившись, он повел бровью.
— Седеть?
— Или что там происходит с доведенными до крайности смертными? — Ветер взъерошил белоснежные волосы. — Не хочу из-за нервов выглядеть, как чахлый старик из лазарета.

«Пусть все идет своим чередом, — смирился северный владыка, — скитальцы-ветра возвращаются в Тьер-на-Вьёр, колдуньи творят чары, попутно вручая свои сердца лохматым несговорчивым рыцарям, а он, Хёльмвинд, коротает дни в ледяных ущельях, где все прекрасно и неизменно, — под стать властелину Сеам Хор…»

— Ох, замолчи, Лютинг Мак Тир, — устало оборвала его принцесса. — От твоей привычки слепо следовать заветам, противоречащим здравому смыслу, злость берет. Кажется, предпиши тебе боги взять в жены морскую сирену, ты и тогда не стал бы бунтовать.

- Эйалэ бы в обморок грохнулся, завидев владыку Сеам Хор, по макушку измазанным в золе.
— О да, ему понадобилось бы влить в себя минимум кадушку чая, чтобы смириться с настигшим нашу семью позором.

До гула в ушах она перебирала бесконечные причины для дурного настроения верховного и печально вздыхала. Если бы только он мог сказать по-человечески, что у него на душе, стало бы намного легче. Как веселый Зефир или даже вспыльчивая Фаруна, не таящие своих обид. Но северный владыка не был ни тем, ни другим. Уста его будто сковывала ледяная печать, за которой прятались шепот и тихие удары сердца — непостижимой безмолвной птахи.