
Базовая подборка №4 игры "Пятилетку - в три тома!"
russischergeist
- 619 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
Главный плюс Битова в том, что его ochen' легко и приятно chitat'. Леонид Леонов как-то отказался vzyat' рассказ "Пенелопа" в pechat', потому что, по его словам, Битов "не хочет rabotat' над словом". А по-моему, это несомненное достоинство – потому что когда над словом начинают "rabotat'", текст выходит какой-то напряженный, натруженный, сразу представляется, как автор днями и ночами сидел и "трудился", смахивая пот со лба.
Данное издание состоит из сборника рассказов "Аптекарский остров", повестей "Zhizn' в ветреную погоду" и "Записки из-за угла", а также романа "Улетающий Монахов". На мой взгляд, сборник составлен ves'ma грамотно – постепенное укрупнение формата дает исчерпывающее представление о Битове-прозаике, прекрасно владеющим как малой, так и крупной формой. Даже не зная, что автор родился в Петербурге, город происхождения (и место действия рассказов из сборника) сразу считывается, эта несомненно узнаваемая "питерская манера" сквозит в его произведениях. Я не смогу, наверно, dat' четкое определение этой манере, но наверняка всякие-разные уважаемые литературоведы уже давно вывели ДНК питерского писателя.
Немного пробежимся по произведениям из сборника. "Аптекарский остров" состоит из рассказов, которые, на первый взгляд, вообще ничем не связаны. По крайней мере, пока chitaesh', кажется именно так. А итоговая картинка slozhilas' спустя neskol'ko дней после прочтения: все эти рассказы глубоко меланхоличные, а их персонажи – malen'kie люди со своими проблемами и заботами, внешне ничем не privlekatel'nye, но внутри которых – буря эмоций. Наверно, в те времена (60-е годы) эти рассказы особенно prihodilis' по душе читателям, ved' они могли провести аналогию с собой и привычные будни обретали уже немного иной смысл. Текст Битова живет, претворяется, преображается, фиксирует внутреннее состояние героя и эта фиксация на мелочах, сдобренная эпитетами, окунает в мир волшебной повседневности. Особенно выделяется рассказ "Пенелопа" о том, как тот самый malen'kiy человек, вполне себе хороший, таит в себе podlost'. Также рассказ выделяется и по тону, поизучав работы исследователей, поняла, почему: именно в этом рассказе впервые проявляется авторазделение на автора и героя, тогда как все другие воспринимаются iskluchitel'no автобиографично. Наверно, это и est' момент зрелости автора, достигший своей совершенной формы уже в романе, в "Улетающем Монахове".
Это роман-пунктир: эпизоды жизни Монахова перемежаются его метаниями, как физическими, так и метафизическими. Его попытки обрести себя и ponyat' смысл своей жизни ближе к концу откровенно наскучивают и когда он "улетает" и его мучения наконец заканчиваются, остается lish' облегченно vzdohnut'. "Zhizn' в ветреную погоду" – наиболее понравившееся мне произведение, потому что в нем явно присутствует буддистское ничто. Слова Будды как nel'zya лучше описывают эту povest': «Как на пустой, взирай ты на этот мир. Разрушив обычное понимание себя, ты poboresh' и smert'. Владыка смерти не узрит того, кто так смотрит на мир.» И повествование всё это время томное, меланхоличное, выматывающее. Определенно, одна из вершин прозы Битова.
Особый интерес представляют авторские комментарии, особенно история про то, как благодаря Битову в Чехословакии незадолго до 1968 года напечатали "Четвертую прозу" Mandel'shtama. Rukopis' случайно попала к Битову и он был nastol'ko потрясен, что всю noch' перепечатывал это сокровище (да, всё, что вышло из-под руки Осипа Emil'evicha – сокровище, не иначе), из-за спешки в напечатанный текст prokralis' досадные опечатки, затруднившие перевод будущим издателям. И момент знакомства с прозой Mandel'shtama оказался переломным – после этого его легкие "чеховские" тексты перестали byt' таковыми и обрели "mandel'shtamovskiy" надрыв и seryoznost', что уже заметно в "Записках из-за угла".
Немного сумбурно у меня poluchilos', но Битов такой – ему надо dat' время otlezhat'sya. Чудесная проза, мир которой еще долго не выпускает обратно в real'nost'.

Очень хороший сборник, такой "мой" получился. Рассказы какие-то больше понравились, какие-то меньше, но без провалов. "Автобус" вообще как с меня списан: я, как и главный герой, та еще фантазерка. Да-да, иногда еду и думаю (правда с возрастом всё реже), вот сейчас автобус загорится и как я буду молотком стекло разбивать и всех спасать. Или, как и герой, люблю свой любопытный нос в чужие книжки совать, интересно же, кто что читает. Встретила, в общем, родную душу. К слову, "Бездельник" и главный герой "Автобуса" очень похожи, как будто один человек. И "Бездельник" совсем не бездельник, а просто мечтатель.
Наиболее удались, на мой вкус, рассказы про детей ("Большой шар" и "Но-га"). "Большой шар" считаю лучшим рассказом сборника, очень он светлый, прямо заностальгировала по детству.
Про "Пенелопу" даже не знаю, что сказать. Лучше самому прочитать.
"Инфантьев" - грустный рассказ. Про смерть вообще весело мало кто может писать. Но грусть здесь светлая, подернутая легким туманом.
ps Лучший рассказ сборника - Большой шар.

Но, по мере того как он убеждался, что это Ася и сомнений быть не может, в этом процессе сличения с оригиналом началась обратная реакция — недоверия к образу. Это распадение образа, может, впервые в его жизни происшедшее столь наглядно, что он видел как бы рвущиеся линии и исчезающие краски, было неосознанно болезненным, и, когда образ испарился и уплыл, растаяв, словно облачко, он почувствовал облегчение, ожил — ему стало интересно. Потому что ощущение, им теперь овладевшее, называлось уже любопытством: именно оно присутствует при сличении старых механических записей с новыми, еще неизвестными.

Город теперь окончательно делает меня больным. Я в нем простужаюсь. Я в нем задыхаюсь. Я в нем начинаю ненавидеть. Я в нем жить не могу. И без него жить не могу.

Человек живет так: обманывая себя. Опереточный, романтический тиран: обманывает только других. Это внечеловечно, так, впрочем, и не бывает. Обычный, житейский тиран: для начала немножко обманывает себя, потом очень много других и в конце снова себя — чуть-чуть. Мудрец не обманывает ни себя, ни других, он знает, он ничего не может сделать поэтому, даже слова сказать, он неизвестно где, потому что, неспособный к действию, не обнаруживает себя, он невидим, его и нет. Он тоже внечеловечен, и поэтому его тоже не бывает. Художник, бедняга: жар и холод, жар и холод — и так всю жизнь, пока жив талант, он живет как человек: обманывая себя, при этом он рождает и тогда обманывает и других, к тому же он вдруг обнаруживает обман, страдает и становится мудрецом (на некоторое время), и тогда он ничего не может делать, и поскольку мудрец — это небытие, он невидим, его нет, художник возвращается к жизни через новый обман, который никогда не нов, и все повторяется снова. Он живет, разворачивая перед собой идеи, которые никогда не новы, он живет, создавая свои подобия и подобия своего мира, и обманывает людей тем, что оправдывает их существование не как зверей и птиц, которым Господь даровал жизнь, а как начала разумного, венца, венчика. Он живет, лишь минутами мудрости и разочарования впуская в сознание идею о том, что идея не способна изменить мир, и снова глупеет, чтобы продолжать свою жизнь и дело, он живет и бросает в мир новые идеи, старые как мир, и даже то, что немые, слепые и глухие люди вооружаются ими, губя одним своим дыханием, превращают их в дубины и всегда, всегда убивают его, потому что идея нужна им всего одна, а он может родить другую, — даже это никогда не убивает художника.


















Другие издания

