Семья Тибо: Эпилог

Гл. XVI, запись от 23 июля (пер. Н. Жарковой) : «Вчерашний депутат. Блестящий образчик современного государственного деятеля — беспокойный, суетливый. […] Считает свои метания  активностью и свою беспорядочную активность работой. Считает своё краснобайство разумной аргументацией. А решительный тон — признаком авторитетности, знания дела. В разговоре принимает какую-нибудь анекдотическую деталь за самое главное. В политике считает отсутствие великодушия разумным реализмом. Выдаёт своё прекрасное здоровье за твёрдость духа, удовлетворение своих аппетитов за жизненную философию и т. д.»

Гл. XII (пер. Н. Жарковой) : «Упорядочивать войну, пытаться её ограничить, организовать («гуманизировать», как теперь говорят), безапелляционно заявлять: «То-то и то-то — варварство! А то-то и то-то — аморально!» – значит предполагать, что существует какой-то иной способ ведения войны… Какой-то вполне цивилизованный способ. Вполне моральный! […] Тот или иной способ убивать может быть более или менее жестоким, […] может применяться чаще одной стороной, чем другой, но разве в этом чудовищность войны?»

Гл. V (пер. Н. Жарковой) : «Да, вот ещё, — продолжал Рюмель, — я вспомнил наступление Нивеля, в апреле тысяча девятьсот семнадцатого года… — Голос его снова нервно задрожал. Он схватил Антуана за руку и отвёл на несколько шагов в сторону, подальше от шофёра. — Вы не можете себе представить, что это означало для нас, знавших всё, что происходило, час за часом… для нас, которые были свидетелями этого чудовищного нагромождения ошибок… и которые могли каждый вечер вести счёт потерям. Тридцать четыре тысячи убитых, больше восьмидесяти тысяч раненых за три-четыре дня!.. А восстания в разгромленных частях!.. Однако же и речи не могло быть ни о правде, ни о справедливости. Надо было любой ценой беспощадно подавлять солдатские мятежи, прежде чем они не охватили всю армию! Вопрос жизни для всей страны… Надо было любой ценой поддерживать командование, скрывать его ошибки, оберегать его престиж… Хуже того: надо было сознательно продолжать ошибочные действия, возобновить наступление и бросать в самое пекло всё новые и новые дивизии, пожертвовав ещё двадцатью – двадцатью пятью тысячами солдат на Шмен-де-Дам, у Лафо».

Гл. V (пер. Н. Жарковой) : «Ну, скажите-ка по совести: считаете ли вы возможным объявить во всеуслышание хотя бы такой факт, что в результате нашей воздушной бомбардировки Штутгарта и Карлсруэ число «невинных жертв» среди гражданского населения несоизмеримо выше числа погибших от снарядов, которые «Берта» может обрушить на Париж? Или что подводная война бошей, которую мы изобразили как неслыханное преступление против человечества, была на самом деле для Центральных держав необходимой операцией, единственным шагом сломить наше сопротивление после неудачи в тысяча девятьсот шестнадцатом году?.. Или пресловутое потопление «Луизитании»? Это был, по правде говоря, акт вполне обоснованной репрессии, довольно безобидный, по сути дела, ответ на беспощадную блокаду, которая успела убить в Германии и Австрии в десять или в двадцать тысяч раз больше женщин и детей, чем их находилось на борту «Луизитании»…»

Гл. V (пер. Н. Жарковой) :  « […] Но не верите же вы на самом деле всем этим бредням президента Вильсона? Их могут принимать всерьёз только по ту сторону Атлантического океана, в их ребяческой, полудикарской стране. Но здесь, в нашей старой и мудрой Европе… Подите вы! Пересадить на нашу почву эти утопии — значит подготовить такой кавардак, от которого нам всем не поздоровится! Ничто не может принести больше зла, чем иные громкие слова, которые принято писать с большой буквы: «Право», «Справедливость», «Свобода» и так далее… Во Франции, знавшей Наполеона Третьего, пора бы уже понимать, к каким печальным последствиям приводит «великодушная» политика».

Гл. V (пер. Н. Жарковой) : «Можно, милый мой, знать оборотную сторону медали и всё-таки не понимать ничего из того, что происходит; дай бог хоть задним числом понять что-нибудь… Не воображайте, что сейчас есть хоть один государственный деятель, — будь то даже такая цельная и деспотическая фигура, как Клемансо, — который непосредственно воздействовал бы на ход событий. События влекут его за собой на буксире. Управлять государством во время войны — это всё равно, что вести судно, которое дало течь в нескольких местах разом. Остаётся только изобретать ежечасно новые трюки ради своего спасения и заделывать наиболее опасные пробоины; мы живём как на корабле, терпящем бедствие; едва успеваешь сделать запись в судовом журнале, взглянуть на карту, взять наудачу курс…»