Рулетенбург

Долго я думала, что же напоминает мне эта книга. Медленно ползущее действие, занимательность бульварного толка, страсти в клочья, много-много пафоса, ужасная тенденциозность и одновременно невнятность авторского высказывания. Ну, что-то вроде:

Солнце робко бросает сквозь тонкий хлопок облаков свой отсвет на мрамор бассейнов и бронзу фигур

Да это же сериал «Петербургские тайны»! Один в один! Что-то часто он мне вспоминается, не перечитать ли Крестовского?
В общем, давно я не читала «классическое советское литературоведение» и, видимо, не надо было. Ибо литературоведения здесь ускользающее мало. Много обличения всего и вся (загнивающего запада, предприимчивых российских литераторов и гнилостной человеческой природы), домыслов и игры в литературу. Я как-то не придала значения тому, что Гроссман умудрился написать несколько «художественных» произведений. Вот и здесь сплошная «художественность»:

Бледная, хворая ночь. Хриплый голос и антрепренерская предприимчивость Некрасова. Холодное утро. Первая беседа с верховным судьей всех словесных сражений и журнальных джигитовок.

Поди догадайся, что это значит? Вообще, если бы я не знала биографию Фёдора нашего Михайловича и литературный контекст того времени достаточно хорошо, половина содержания точно бы ускользнула. Полагаю, многие авторские намеки я всё же не заметила или не поняла – уж больно тонки. Самое же неприятное, что сам Достоевский предстаёт у Гроссмана каким-то Пустоевским, личностью не столько противоречивой и могучей, сколько слабовольной и мелкой. Оклеветанного писателя так жалко, что срабатывает старая русская традиция – сразу начинаешь относиться к нему лучше. А к автору хуже.