Слоновья память

Он вошел в бар, как будто в жаркий день нырнул под влажную сень беседки, увитую виноградными лозами, и, прежде чем глаза привыкли к полумраку, разглядел в темной мгле лишь смутные отблески ламп на стекле бутылок и на металле, похожие на рассеянные огни Лиссабона, когда смотришь на него со стороны моря туманными ночами.

В то время он мучился над созданием крайне слабой поэмы, навеянной "Бледным огнём" Набокова, и верил, что обладает размахом Клоделя периода великих од, смягченным сдержанностью Т.С. Элиота: отсутствие таланта - благодать, как он убедился позднее, только вот трудно бывает с этим смириться.

И приняв свою заурядность, поняв, что он обычный человек, иногда позволяющий себе, как куропатка, вспорхнуть в каком-нибудь случайном стихотворении, и спину его не тяготит гигантский горб бессмертия, он почувствовал, что может себе позволить страдать без оригинальничанья, молчать, не окружая себя стеной печальной сосредоточенности, которая ассоциировалась у него с гениальностью.

Мне кажется иногда, что вся Португалия - нечто в этом роде, убогая и безвкусная тоска о прошлом и лай, придавленный грубо отесанными могильными плитами.

дайте время, и я стану ровно тем, кем вы хотите, таким, как вы хотите, серьезным, собранным, последовательным, взрослым, услужливым, любезным, набитым соломой, мелочно амбициозным, зловеще веселым, сумрачно недоверчивым, бесповоротно мертвым, дайте мне время.

действительно ли я вырос или остался все тем же испуганным мальчишкой на корточках в гостиной среди гигантских взрослых, обвиняющих меня, сверлящих меня молча грозным взглядом или слегка покашливающих, прикрыв рот двумя пальцами, мол, все плохо, но что уж тут поделаешь?

он чувствовал себя маркесовским полковником, переполненным неизбывным одиночеством, со светящимися грибами в кишках, вечно ждущим вестей, которые не приходили и которым так и не суждено было прийти, медленно истлевающим в этом бессмысленном ожидании, подкармливаемом жалкими зернами обещаний.

По ночам в Лиссабоне кажется, будто живешь внутри романа Эжена Сю, где целая страница отведена Тежу, а улица Барона Саброза — растрепанная закладка, отмечающая место, докуда он дочитан

ему отчаянно захотелось вернуться к началу, на старт, где обещания победы не просто уместны, но категорически приветствуются: область вовеки неосуществленных планов всегда казалась ему родиной, родным кварталом, домом, в котором он знал на память каждый уголок, каждую скрипящую доску.

Эта ошеломляющая уверенность в том, что кругом ни души, посещавшая его чаще всего по утрам, когда он мучительно сгребал сам себя в кучу вязкими и склизкими движениями астронавта, очнувшегося по возвращении со звезд в двух метрах от сбитых в комок простыней, слегка ослабла при звуке шагов из коридора