Самоубийца

Пьеса Николая Эрдмана "Самоубийца" показалась мне весьма интересной. В ней есть сатира, очень близкие и актуальные сейчас темы и проблемы. Но все же это советская пьеса, там много той идеологии, идёт речь об идейности, преданности партии и правительству. Сцену, где происходят "поминки" было трудно читать, было не очень понятно про что говорят герои. Главный же герой, Семён Семёнович Подсекальников (я бы его назвала Подстрекальников) оказывается тем ещё жуликом. Живёт за чужой счёт, не работает (кстати, в то советское время разве за тунеядство не сажали, не штрафовали) оказывается ещё и очень трусливым, ленивым и лживым типом, готовым пойти на что угодно (даже на самоубийство) ради ливерной колбасы, жизненных благ и хорошей жизни. При этом он даже потом, в финале, не говорит, мол, я пойду работать и буду приносить деньги, а говорит, что будет жить на зарплату жены, а тещу пошлет на прииски. Мне кажется, что он не то, что вины своей не чувствует, но он не понимает, о чем говорит. И как могла за него выйти замуж Мария Лукьяновна?
А вокруг все эти людишки, и самое странное, что в их числе священник, начинают делить "шкуру неубитого медведя", спорить кому что достанется или не достанется. А Подстрекальников хорош, строит из себя героя, представляя как о нем заговорят после смерти. Подстрекает он других на ложные действия, а сам на радостях пьет с собутыльниками.
Есть же такие люди, которые не хотят совершать самоубийство, а делают замах на это, ради эффекта и чтобы их потом пожалели, получить хотят свою порцию заботы и внимания, этакие манипуляторы. Вот и Подсекальников такой. А действительно самоубийства совершаются тихо и незаметно.

Как уж так получилось, что Семёна Семёновича заподозрили в попытке самоубийства (на самом деле он просто проголодался и хотел съесть кусок ливерной колбасы). Но имеет ли человек право умереть просто так, а не за идею?
Пьеса о том, что у многих есть идеи, но умирать за них никто не хочет (разве что письмо в газету написать). Так почему бы Семён Семёнычу не расстаться с жизнью с чужой предсмертной запиской и чужими лозунгами?!
У него даже есть выбор:
а) за русскую интеллигенцию (или за Аристарха Доминиковича, что одно и то же)
б) за возрождение любви и романтики (если точнее, то за Клеопатру Максимовну)
в) со словами: «Умираю, как жертва национальности, затравили жиды»
г) обвиняя любимую советскую власть
д) более конкретный повод: «Жить не в силах по подлости фининспектора»

Казалось бы, "самоубийца" и "юмор" - слова, которые сложно сочетать, однако смеяться приходилось. Пьеса просто переполнена острыми и смешными высказываниями, нелепыми ситуациями, сатирически обрисованными характерами. К тому же, Семён Семёнович очень хотел жить, самоубийство не для него, даже если за всё заплачено. А вот револьвер у героя имеется. Антон Павлович говорил: «Если вы говорите в первой главе, что на стене висит ружье, во второй или третьей главе оно должно непременно выстрелить. А если не будет стрелять, не должно и висеть.» Револьвер - аналог ружья. Ему предстоит выстрелить.

Во время поиска электронного варианта, увидела фильм-спектакль по одноимённой пьесе. Не удержалась, чтобы после прочтения ещё и не посмотреть, так как очень люблю Вениамина Смехова, а он исполняет роль чтеца, вернее, читает пьесу, да так здорово, что я согласилась бы слушать только его.
Сейчас пытаюсь припомнить над чем я больше смеялась. Кажется, блистательная игра артистов помогла раскрыться пьесе во всей красе. Правда, небольшие кусочки текста (революционного) были вырезаны. Поэтому я рада, что предварительно прочитала пьесу.

Жила себе была обычная, постреволюционная семья: муж, жена и тёща. Не сказать, что у них всё было хорошо: Семён Семёнович уже год как дома без работы сидел, у жены на обеспечении, а та его за это мягко попрекала время от времени. Ну так, по доброму, то за колбасой среди ночи идти не хочет, то смотрит укоризненно. Вроде мелочь, а потихоньку из колеи выбивает. А главное, товарищ Подсекальников-то всё уже продумал, всё предусмотрел! Обратите внимание, в его руках книжечка и листок бумаги:

Ну, теперь-то видите какой это замечательный человек? Таким просто нет места в нашем несовершенном мире, а значит путь один- стреляться!
Только такое личное, можно сказать интимное дело, оказывается вдруг жутко интересным для самой разной общественности. Тут тебе и недовольные властью, идеи для предсмертной записочки готовы набросать, и влюбленные барышни призывают пустить пулю в лоб, исключительно ради ихнего прославления! Даже интеллигенция скромненько свои лозунги подбрасывает. У всех на уме только одно желание:

Наперебой обещают похороны по высшему разряду. Гроб просторный, веночки траурные с лентами, банкет прощальный... Решительно никакой возможности пойти на попятный!
А если умирать уже и не хочется? Что теперь делать-то?!

Нет, это все-таки не комедия. Это трагикомедия.
Имя Николая Эрдмана попало в зону моего внимания, когда я узнала, что он является автором сценария некоторых фильмов Григория Александрова. То есть я и раньше слышала его фамилию в сочетании с названием пьесы, но как раз название меня чем-то отпугивало, а тут захотелось узнать, что там за самоубийца такой? А это оказалось маленьким шедевром! Цитаты можно выписывать гроздьями.

Или вот это:

Или вот:

Давно я так не смеялась. Это тот случай, когда талантливый автор из ничего может сделать конфетку. Можно говорить об абсурде советской действительности, я же думаю об особом взгляде на мир и несомненном природном остроумии. Ведь это же очень трудно – придумать что-то по-настоящему смешное.
Пьеса неуловимым образом напоминает произведения других авторов той же эпохи – Ильфа и Петрова, Булгакова, Зощенко. Впрочем, почему неуловимым? В этих книгах один и тот же дух, одни и те же люди, одно и то же мировоззрение.
В буднях великих строек, в веселом грохоте, в огнях и звонах жила-была страна героев, страна мечтателей, страна ученых…
Вот только нет в этих книгах такой страны. Герои, мечтатели, ученые – они где-то там, далеко, на передовицах газет, в фильмах, сценарии к которым писал в том числе и Эрдман. А в книгах – коммуналки, управдомы, испуганные неприкаянные люди, впадающие в депрессию от безысходности или наоборот, предприимчивые мошенники, меряющие километры в поисках мифических стульев или открывающие публичный дом под видом швейной мастерской. И странная аура безрассудства и отчаяния, смешанного со страхом.

Николаю Эрдману повезло. Действительно повезло, без дураков. Во-первых, его арестовали не в 37-м, а в 33-м и сослали не в лагерь, да и потом его наказание ограничилось лишением права жить в крупных городах. А самое главное – он остался жив и прожил достаточно долгую жизнь. Во-вторых, его творчество все же было востребовано и хотя «Самоубийцу» при его жизни так и не поставили на Родине, миллионы советских детей могли с чистой совестью сказать ему спасибо за их счастливое детство, потому что он был соавтором сценариев множества лучших и любимейших мультфильмов. А еще писал сценарии к фильмам, либретто к опереттам. Пьес, правда, больше не писал. А жаль. Надо все-таки и «Мандат» прочитать.
По мере чтения пьесы я прониклась сочувствием и симпатией к главному герою и даже начала переживать, как бы он и впрямь не умер.

Если прочитал «Самоубийцу» после «Мандата», то невозможно не связать их в рецензии. Потому что первая есть перелицовка второй. А именно.

Уно: общий фон. Обе пьесы относятся к первым годам Советской власти, когда массовых репрессий еще не было, но страх у «бывших» перед новой властью был, потому что у них не было никаких связей с рабочим классом. Хоть как-то защищающих связей. Этот страх разлит в воздухе, он пропитал жизнь. В «Самоубийце» сказано: «Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь, а за это тебя поймают и не выпустят». А ведь еще жив Маяковский и напечатана последняя прижизненная книга Мандельштама.

Дуэ: однотипная схема сюжета. «Мандат» начинается со сватовства одних бывших к другим бывшим. В приданное нужен коммунист. Уже смешно. Затем вводится случайный фактор – платье последней императрицы, которое надевают на кухарку. Далее начинается паломничество разных бывших к «императрице», потому что Её появление вызывает в бывших надежду на возвращение к царизму. Потом с «императрицей» всё разъясняется, и пьеса кончается ничем:

«П а в е л   Г у л я ч к и н: Мамаша, если нас даже арестовать не хотят, то чем же нам жить?»

«Самоубийца» начинается не со сватовства, а с ссоры супругов (так и хочется сказать: с ссоры уже супругов, тех самых, брак которых намечался  «Мандате»). Идёт схожая бытовая фактура. Затем тоже вводится довольно случайный фактор: револьвер в руках психа, хотя вполне реалистичный в отличие от платья императрицы на кухарке. Затеявший ссору супруг, Семён Подсекальников, психованный от долгой безработицы, ошибочно подозревается женой, а потом и соседом в том, что он спсиху застрелится. Подозрение доходит до Подсекальникова. Доходит и превращается в идею. Идея полностью овладевает массами мозгом Подсекальникова, а сам он овладевает револьвером. И опять начинается паломничество разных бывших к «самоубийце»: они хотят использовать его самоубийство в своих целях и прежде всего – как послание власти обратить внимание на то, что она, власть, пренебрегает бывшими в новой жизни. Бывшие суетятся вокруг Подсекальникова, и смысл всей этой суеты в конце пьесы подводит сам самоубийца:

«С е м е н   П о д с е к а л ь н и к о в. Разве мы делаем что-нибудь против революции? С первого дня революции мы ничего не делаем. Мы только ходим друг к другу в гости и говорим, что нам трудно жить. Потому что нам легче жить, если мы говорим, что нам трудно жить. Ради бога, не отнимайте у нас последнего средства к существованию, разрешите нам говорить, что нам трудно жить. Ну хотя бы вот так, шёпотом: “Нам трудно жить”. Товарищи, я прошу вас от имени миллиона людей: дайте нам право на шёпот. Вы за стройкою даже его не услышите. Уверяю вас. Мы всю жизнь свою шёпотом проживем.»

Таким образом, построение обеих пьес одинаковое: сначала – случайность на бытовом фоне, затем – чаяния бывших на улучшение своего положения. В принципе, всё. Плюс обаятельный, юмористичный язык. Но между написанием пьес прошло пять лет. Жизнь и чаяния уже сильно поменялись. Если в 1923 бывшие еще могли надеяться на возврат прежней жизни, то в 1928 они уже понимают, что в прошлое дороги нет, и просят власть о самой малости – разрешить шептаться на пути в будущее.

Но если бы смысл второй пьесы сводился лишь к повтору комедии положений первой пьесы, то как бы развернулась история литературы? Точнее, как бы она не развернулась? Есть ключевое различие, есть. Есть то, что поднимает «Самоубийцу» куда выше. Концовка.

«Мандат» заканчивается ничем.

В «Самоубийце» тоже ничего не происходит до самого конца. И лишь три последние строчки пьесы ставят такой неожиданный восклицательный знак, который поднимает всю историю с бытового, частного уровня на уровень философский, этический: об ответственности за последствия мелкой безответственной болтовни. Которая может привести к трагическим последствиям.

Помимо ударной концовки «Самоубийца» выигрывает и общим сюжетным качеством. В рецензии на «Мандат» я отметил, что сюжет с середины теряет качество из-за слишком невероятных допущений, хотя первое действие прекрасно передаёт бытовую фактуру времени. В «Самоубийце» нет слишком невероятных допущений. Допущения есть, но вероятные. Гротеск есть, но умеренный и вполне укладывающийся в допустимую реальность. Нет, не зря автор переписал пьесу.

Заберите все строительства, революции, пожары,
я хочу жить.

Прошло без малого 100 лет со дня написания в 1928, до моей страны докатились изменения, и кажется, поменялось только название, кажется, автор пишет про нас сегодня.

Смешная пьеса. Смешная, но не веселая.
Вот супруги ругаются за ливерную колбасу. Вот попы толкают интеллигентов толкают художников толкают мясников - за право сказать финальное слово самоубийцы, за право красиво хлопнуть дверью и уйти - чужими руками, конечно. Потому что кто хочет умирать всерьез? Вот вульгарные женщины шантажируют чужой смертью незадачливых любовников. Каждый ищет выгоду даже в цене жизни других.

За кутерьмой комедийных ситуаций Эрдман показал дерзкие мысли. Неудивительно, что дата публикации - 1969. Ведь пьеса настолько откровенно направлена против узколобости, против чужой Идеи, определяющей жизнь одного человека.

Конечно, все это - мои поиски серьезной подоплеки в этой простой комедии, которая читается легко и вызывает улыбку.
Но только когда она не относится к твоей жизни.

Человек собирается застрелиться из-за ливерной колбасы, и тут же появляется группа "сочувствующих", готовых морально поддержать его в этом. Какие цели у сочувствующих и кто это вообще такие, а также чем в итоге закончится дело можно будет узнать, прочитав пьесу.

Сперва слог и происходящее забавляло, почти что сразу возникла симпатия к жене и тёще, а также антипатия к решившему покончить собой. Тональность происходящего поменялась с появлением Аристарха Доминиковича Гранд-Скубика.

Есть мнение:

Однако Гранд-Скубик скорее оставил после знакомства с ним неприятный осадок, из-за чего у меня ориентирование скорее на слова Н. Я. Мандельштам:

Правда, в пьесе, видимо, не только интеллигентишки)

В общем, когда этот персонаж возникал, то подавлял своим пафосом.

Другой эпизод, где для меня "просела" пьеса, это полифония голосов стервятников-сочувствующих, умудрившихся попутно сбить с толку жену и тёщу, к счастью, ненадолго.

Финальные мысли Семёна Семёновича о желании жить, с оговорками, понравились и вот финал...

Ещё вспомнился забавный момент (смех сквозь слёзы), в общих чертах: - Он должен лить на нашу мельницу. - Нет, на нашу. < через какое-то время> - Да замолчите вы уже, мельница-то общая.

Давно я так не смеялась, читая пьесу! Невероятно смешная и при этом очень острая пьеса. Образец того, как важное может осмысляться в категориях комического. Да, ситуация показана абсурдная (перебранка вокруг ливерной колбасы неожиданно перерастает в действо едва ли не социально-политического характера, не больше не меньше). Да, герои малосимпатичны, особенно «провожающие в последний путь». Да, обстановка в стране в это время вообще малоподходящая для какого-либо комикования. Но ведь как смешно всё изображено! И вспоминается уже заезженная фраза непопулярного нынче К. Маркса: «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым». Очень хочется надеяться, что таки расстаётся…

Бесспорно, Н. Эрдман обладал незаурядным комедийным талантом. Он настоящий наследник Н. В. Гоголя и русской комедийной традиции, в которой комедия, по словам Пушкина, «не основана единственно на смехе» и «нередко близко подходит к трагедии». И действительно, у Эрдмана основная фабула базируется на категориях жизни и смерти (что всегда было прерогативой трагедии), вокруг них разворачиваются все сюжетные перипетии. Вот, например, образчик диалога жены и тёщи героя:

Слова песни горько-комично контрастируют с оптимизмом реплик.

– и возникает еще один традиционный мотив русской комедии: суда как высшей инстанции (= трагедийной надличностной силы) для частного человека.

В пьесе много грустного. Это и искусство, ставшее коммерцией, и судьба интеллигенции в условиях тоталитаризма, и отсутствие подлинной веры, и цинизм господствующей идеологии.

Пошлый обыватель Семен Семенович, мечтающий получить лишь «тихую жизнь и приличное жалованье», в какой-то момент поднимается до уровня… трагического героя! Это когда он вдруг осознаёт, что люди, подобные ему, – лишь винтики в государстве и ему нет до них никакого дела.

У героя прямо своеобразный рост самосознания наблюдается. И он не согласен мириться с существующим положением вещей и даже обретает некоторые черты характерного для русской комедии «героя-идеолога».

Обожаю в комедиях игру слов, каламбуры, создающие яркие комические ситуации. А здесь вся пьеса на них построена.

Это ж прямо-таки отсылка к Достоевскому в комическом контексте! Помните? Мармеладов говорит Раскольникову о нищете, «когда некуда больше идти». Здесь вообще масса интертекстуальных включений. И подпись «Тридцать пять тысяч курьеров» – цитата из «Ревизора». И гоголевская Птица-тройка фигурирует. И по Есенину прошелся драматург. И по пьесе Горького «На дне».

Н. Эрдман стал для меня настоящим открытием. Надо бы посмотреть экранизацию «Самоубийцы» и прочитать еще «Мандат».

Не читала эту пьесу раньше и сейчас даже нашла список для чтения по курсу литературы 1920–1930-х годов в моем универе, она там была, конечно, а я, балда, почему-то ее пропустила и ничего про Эрдмана не знаю. Как практически все из того курса, это маленький шедевр.
Есть герой, Семен Семенович Подсекальников, обыватель, ничем не примечательный. Живет с женой и тещей за их счет, нигде не работает. Однажды он ссорится с супругой из-за ливерной колбасы и для красного словца намекает ей, что может ей больше не надоедать...
И оказывается, что мертвый Подсекальников нужен всем, причем настолько сильно, насколько живой не нужен никому. Точнее не сам его труп, а предсмертная записка, ну неважно. Мертвый Подсекальников – герой, герой, каким он никогда не станет при жизни.
Очень любопытно наблюдать, как из ливерной колбасы и прочих бытовых мелочей постепенно вырастает настоящая драма.

Перечитала после того, как сходила на пьесу в театр. Как я могла забыть, что так любила эту вещь 15 лет назад! Самое крутое сочетание в литературе - когда чуть ли не одновременно и смеёшься, и замираешь от того, "что хотел сказать автор".
Я бы затруднилась определить жанр, честно. Ну хорошо, комедия. Философская? Социальная? Как же тут их разделить, если всё это так связано в жизни человека, если мы живём и самоубиваемся не в вакууме, а в конкретном мире среди конкретных людей?
И философская, и социальная, и смешная уморительно, и страшная, если подумать и, к сожалению, всегда актуальная :-/