На Сороковой миле

Жизнь - игра, а люди - игроки. Они готовы поставить на карту все состояние, если имеется хотя бы один шанс и тысячи. Но отнимите у них этот единственный шанс, и они не станут играть

И все же, отвлекаясь от взаимной обиды, оба в глубине души удивлялись своим товарищам. Они полагали, что те будут спорить, протестовать, и это молчаливое непротивление больно задевало их. Можно было ожидать большего участия со стороны столь близких людей, и в душе у обоих поднималось смутное чувство обиды: их возмущало, что друзья собрались, словно на праздник, и без единого слова протеста готовы смотреть, как они будут убивать друг друга. Видно, не так уж дорожили ими на Сороковой Миле.

– Неужели ты сделал бы это, – упорствовал Маккензи, – если бы они все-таки стрелялись?
– Был ли случай, чтобы я не сдержал свое слово?
– Нет, но не о том речь. Ты отвечай. Сделал бы ты это?
Мэйлмют Кид выпрямился.
– Знаешь, Бирюк, я сам все время спрашиваю себя об этом и…
– И что?
– И вот пока не могу найти ответа.

Жизнь – игра, а люди – игроки. Они готовы поставить на карту все состояние, если имеется хотя бы один шанс из тысячи. Но отнимите у них этот единственный шанс, и они не станут играть.

-Неужели ты сделал бы это, - упорствовал Маккензи, - если бы они все-таки стрелялись?
- Был ли случай, чтобы я не сдержал свое слово?
- Нет, но не о том речь. Ты отвечай. Сделал бы ты это?
Мэйлмют Кид выпрямился.
- Знаешь, Бирюк, я сам все время спрашиваю себя об этом и…
- И что?
- И вот пока не могу найти ответа.

Небо нависло еще ниже осыпая на землю кристаллическую морозную пыль - крошечные геометрические фигурки, прекрасные и эфемерные, как дыхание, которым тем не менее суждено было существовать до тех пор, пока солнце, возвращаясь, не пройдет половину своего северного пути.