
Азбука-Классика. Non-Fiction
sola-menta
- 360 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
То, как влюблена я в Чуковского, сложно объяснить словами. И Илья Репин это не самый последний человек, который так или иначе сформировал Чуковского таким, каким мы его знаем.
Корней Иванович еще совсем юным познакомился с Репиным, который уже был стар. Стар, но не немощен. Столько силы в нем умещалось ,что юный Корней мог только позавидовать. Но годы берут свое, и дружба их пришлась на период Репинского увядания. Уже не писал он таких великих картин , как прежде, руки его стали слабы, тело подводило, но дух, дух его был силен. И столько силы было в нем, столько стремления к учению, к жизни, что невозможно было этим духом не проникнуться. Невозможно было не полюбить, не зауважать Илью Ефимовича. И эта книга, своего рода, ода этой любви.
Чуковский очень бережно относится к своим воспоминаниям, которые ему подарил Репин. Он холит и лелеет их в своей памяти. И кажется, будто каждая строчка написана с непередаваемым любовным трепетом. Даже о недостатках он пишет как о самых прекрасных достоинствах.
И он глубоко сожалеет, что последние годы Илья Репин провел в одиночестве. Он перечитывает его письма к нему. Длинные, читать которые одно удовольствие. И боль. Боль оттого, что близкий сердцу друг далеко, и нет уже возможности его встретить.
На даче Чуковского в Переделкино и по сей день на стене висит картина жены, написанная рукой Репина. На самом видном месте. Можно представить как семья рассаживается вокруг стола за обедом и взгляд ненароком скользит по картине. Позже, когда жены Корнея Ивановича не стало, что было в мыслях его когда взгляд упирался в картину. Какая потрясающая жизнь была у автора этой книги, но какая чертовски трагичная.
Разумеется книга о Репине, но для меня это книга о Репине Чуковского. Как две неотъемлемые друг от друга личности. Чуковский. Куоккала.Репин.Пенаты. История дружбы, любви, одиночества и искусства.

Это отнюдь не биография великого художника, это честный и искренний рассказ о нем, написанный с симпатией и восхищением. Когда Чуковский и Репин сблизились, одному было двадцать четыре года, а другому - шестьдесят два. Один - начинающий журналист, его писательская слава еще впереди. Другой - маститый знаменитый художник. И тем не менее, они крепко сдружились.
Мы смотрим на Репина глазами Чуковского, и он готов понять и простить все , подчас странные поступки художника. Репин был типичным примером человека холерического темперамента, нередко категоричен в оценках, нередко упрям, но мог и полностью поменять свое мнение под влиянием обстоятельств. Но всегда искренне и в полной уверенности, что в этот момент он прав. Эмоциональный, восторженный, и в то же время полностью сосредоточенный на работе. Искренне радовался удачным работам, еще более искренне переживал неудачи. Иногда попытки исправить и улучшить приводили художника в отчаяние. И все это от души, все ненаигранное, все естественное.
Отдельная часть книги посвящена Репину-писателю. У него много статей о коллегах-художниках, позже собранных в книгу Илья Репин - Далекое близкое
Книга отнюдь не была принята восторженно, многие критики упрекали художника в том, что он "занялся не своим делом". Чуковский был с ними не согласен. Признавая за Репиным некоторые стилистические огрехи, он считал, что это отнюдь не главное. Время рассудит, кто прав.
Очень грустно читать о последних годах жизни художника. После того, как Финляндия получила независимость, она тут же закрыла границы и Репин, сам того не желая, оказался в чужой стране. Исчезла возможность живого непосредственного общения и письма не могли заменить ее. Вернуться уже очень старый и больной художник так и не смог.
Как это часто бывает, после этой книги захотелось пойти в Третьяковку и еще раз куда более внимательно пересмотреть знакомые с детства картины. Да и с книгой Репина стоит познакомиться.

Очень люблю Чуковского. Очень люблю Репина. В этой книге счастливое сочетание обеих моих любовей ))
В течение многих лет Чуковский был завсегдатаем в мастерской художника Он был свидетелем удивительных встреч Репина с известнейшими людьми того времени: Шаляпиным, Буниным, Маяковским , Кустодиевым.
Репин – очень интересный, уникальный человек, и Чуковскому через описание разных моментов из жизни художника, удалось показать эту уникальность: тяга к нарушению многолетних закостенелых житейских традиций, преданность искусству, сверхчеловеческая работоспособность, спартанская суровость к себе. Даже в январские морозы Репин спал на балконе, ел суп из сена, который готовила его жена, яростная вегетарианка .
Его страсть к работе была так сильна, что он её даже стеснялся. Репин томился без красок, как голодный без хлеба, каждое утро у него руки дрожали от радости, когда после ночного перерыва он снова принимался за палитру. А когда в старости у него начала сохнуть правая рука, он тотчас начал учиться писать левой, чтобы не отрываться от живописи. А когда от слабости не смог держать палитру, он повесил её на шею, и работал так – как с камнем на шее.
Чуковский не раз видел, как замучивает себя художник работой до обморока, как переписывает он каждую картину по десять-двенадцать раз, в какое впадает отчаяние, если картина не нравится, как может уничтожить в один миг произведение, которое писал много лет, и начать заново его «кочевряжить».
Репина интересовала исключительно «суть предмета», «материя как таковая». Он безжалостно уничтожал на холсте именно те делали, которые вызывали у ценителей наибольший восторг, чтобы «виртуозничанье» не затемняло основную идею картины.
Художник изучал предмет картины досконально. Например, за время писания своих «Запорожцев» он приобрёл столько знаний по истории украинского «лыцарства», что самый большой авторитет в этой области профессор Яворницкий заявил, что ничего нового не может ему сообщить. Репин в своих картинах не допускал ни малейшего отклонения от бытовой или исторической правды.
Горькое чувство недовольства собой – ещё одна характерная, удивительная черта художника. «Заурядная фигура» - повторял он о себе постоянно, и отговаривал покупателей приобретать свои произведения: «Дрянь картина».
Приступы мучительного неверия в своё дарование сочетались с «тайной титанической гордостью духа». Ярость, напористость творчества, жадность к человеческим лицам, телу, глазам, влюблённость в осязаемую, зримую плоть, неукротимая страстность, упорное труженичество, несгибаемый, волевой и упорный характер и делают из Репина великого художника.
А Чуковский – живой свидетель, зоркий и меткий наблюдатель, написал про гения так хорошо, так честно, точно и влюблённо, но про этом – объективно, что книга эта достойна и таланта Репина, и его уникальной личности.

...если бы вообще человек мог сделать то, что он хочет. Увы, он делает только то, что может...

Сохранилось изумительное письмо Ильи Ефимовича к Стасову, где он резко упрекает знаменитого критика за излишние хвалы его таланту. Стасов в газетной статье восторженно приветствовал какое-то новое произведение Репина. Репин прочитал — и рассердился.
«А обо мне, знаете, мне даже обидно: что это Вы? Вы знаете, как я Вам верю и ценю Вашу правду!!!.. И вдруг я подумал: „что, если он начал стареть и всем хочет на закуску по конфетке подносить“? Ох, я видел уже накануне, как Вы кривите душою пред Ге. Что, если и мне Вы начинаете подслащивать? Ради бога, бросьте эту манеру — я ее ненавижу!.. Вас я люблю беспощадного, правдивого, могучего, такой Вы и есть…» [86].
Еще раньше он писал тому же Стасову:
«А рисунки мои Вы, пожалуйста, так не хвалите, а то я к Вам доверие потеряю, — можно ли хвалить такую дрянь?»
И о другом своем рисунке ему же:
«Вчера я хотел было взять [его] к Вам, да раздумал, он мне плохим кажется. Ведь это только полупомешанный Егоров хотел купить его у меня… я его образумил, конечно…»
И таков Репин был всегда.

У него всегда была иллюзия, будто форма и содержание — две несовместимые категории искусства, будто художники делятся на два враждующих лагеря — на общественников и эстетов — и будто примирение между ними невозможно ни при каких обстоятельствах.
Одни служат красоте, а другие — морали.
И себя он причислял то к одному лагерю, то к другому, не постигая, что как художник он сразу в обоих и что в этом его главная сила. Действенность его произведений именно в этом нерасторжимом единстве тематики и мастерства.
Ему же всю жизнь чудилось, что перед ним ультиматум: либо высокая техника, высокое качество живописи, либо густая насыщенность социальными темами, дидактика, литературщина, публицистика.
Либо — либо.
Два полюса.
И он во всех своих высказываниях о целях и задачах искусства попеременно метался между тем и другим. Попеременно чувствовал себя то чистым эстетом, то бойцом за искусство идейное. И примирить этого противоречия не мог. То есть он отлично примирял его в творчестве, но в теории, в истолковании искусства он занимал то одну, то другую позицию, меняя эти вехи беспрестанно, иногда на протяжении недели.
В 1916 году, в феврале, мы стояли с ним в Русском музее перед брюлловской «Помпеей». Он влюбленно и страстно смотрел на нее, восхищаясь ее блистательной техникой, а потом отошел к дверям, отвернулся от обступившей его толпы ротозеев и заплакал — заплакал от восхищения искусством Брюллова. И когда мы шли из музея, говорил, что в искусстве для него главное — пластика, очарование большого мастерства.
И я вспомнил, что лет за пять до этого мы вместе с ним и художником Бродским осматривали гельсингфорский музей «Атенеум» и он точно так же прослезился перед холстом Эдельфельда, изображавшим горько плачущую деревенскую девушку.
Репин с нежностью глядел на нее и сказал таким участливым голосом, какого я не слыхал у него ни раньше, ни после: «Бедная!»
И глаза у него сделались мокрые.
И когда мы шли из музея, он долго говорил нам о том, что в искусстве главное не техника, не мастерство, а человечность, любовь, сострадание.
Тут, в этих двух эпизодах, два разных, диаметрально противоположных отношения к живописи.
И, помню, я тогда же подумал, что Репин-художник начинается там, где культ красоты органически слит с горячим участием в борьбе за социальную правду.












Другие издания


