Shadows of the Workhouse

Большинство мужчин работали в порту. Когда по утрам открывали ворота, через них проходили тысячи. Время тянулось долго, труд был тяжёлым, а жизнь – ещё тяжелее, но здесь жили крепкие люди, которые не знали другой участи. Темза служила фоном для всего, что происходило в Попларе, а суда, краны, вой сирен, шум воды являлись нитями, из которых веками ткалась местная жизнь. Река была постоянным спутником людей, их другом и врагом, работодателем, развлечением, а зачастую, для самых бедных, и последним пристанищем.

Сёстры были настоящими героинями. Они трудились в портовых трущобах, куда в те времена не отваживался заходить никто, кроме полиции. Они не прекращали работу во время эпидемий холеры, тифа, туберкулёза, скарлатины и оспы, не боясь заразиться. Они помогали во время двух мировых войн и пережили бомбардировку «Лондонский блиц». Их вдохновляла и поддерживала идея служения Господу и человечеству.
Но не думайте, что сёстры обитали в своём мирке из колоколов и чёток, отрезанные от жизни. Все они вместе и каждая по отдельности видели больше примеров героизма, деградации, греха и чудес, чем многие видят за всю жизнь. Они не были далёкими от реальности святошами, отнюдь. Это были решительные женщины, испытавшие всё, пережившие любовь и горе и оставшиеся верными своему призванию.

Меня, как и большинство окружающих, сестра Моника Джоан бесконечно восхищала. Но со мной она вела себя совсем по-другому. Интуиция подсказывала ей, что иная тактика не сработала бы. Мы держались на равных и наслаждались обществом друг друга. На протяжении долгих недель ожидания мы множество раз беседовали в её прелестной комнатке после обеда или перед вечерней службой. Мы говорили часами. Краткосрочная память подводила её (зачастую она даже не знала, какой сейчас день или месяц), но давние события она помнила прекрасно. Моника Джоан рассказывала мне о своём викторианском детстве, об эдвардианской эпохе и о Первой мировой войне. Она была хорошо образована, речь у неё была ясная и живая, и выражалась она очень изысканно – видно было, что это ей даётся без всякого труда. Мне хотелось побольше узнать о прежней жизни в Попларе, и я без конца расспрашивала её, но тщетно. Её нелегко было навести на нужную тему, и зачастую она просто пропускала мимо ушей мои слова и вопросы.

Сестра Моника Джоан была очень стара. Она родилась в 1860-е годы в семье аристократов.
У неё, очевидно, был сильный характер, и она бунтовала против ограничений и узости интересов своего социального класса. Около 1890 года она ушла из дома (неслыханное дело) и стала учиться на медсестру. В 1902-м, после принятия закона, Моника Джоан выучилась на акушерку и вскоре присоединилась к сёстрам Святого Раймонда Нонната. Уход в монастырь оказался последней каплей для её семьи, и родственники отказались от неё. Но новообращённая Моника Джоан осталась к этому совершенно равнодушна и продолжила заниматься своим делом. К моменту нашего знакомства она проработала в Попларе уже пятьдесят лет, и её знали все. Сказать, что к девяноста годам она стала чудаковатой, – ничего не сказать. Сестра Моника Джоан была бесконечно экстравагантна. Невозможно было предсказать, что она выкинет или скажет в следующий момент, и она часто обижала людей. Порой она казалось очень милой, но тут же становилась совершенно невыносимой. Бедная сестра Евангелина, грузная и тугодумная, больше всего страдала от едких уколов своей сестры Божьей. Сестра Моника Джоан являлась настоящей интеллектуалкой и тонко чувствовала искусство и поэзию, но музыку совершенно не воспринимала, как я выяснила однажды на концерте для виолончели. Она была очень умна – некоторые даже назвали бы её хитроумной. Она держалась надменно и высокомерно и вместе с тем полвека проработала в лондонских трущобах. Как в одном человеке могут сочетаться такие противоречивые качества?