День триффидов

Щеколда двери звякнула. Дверь медленно приоткрылась.
— Кто там? — спросил я.
— О, вы здесь… — сказал девичий голос.
Она вошла и притворила за собой дверь.
— Что вам угодно? — спросил я.
Она была высокая и тонкая. Меньше двадцати, подумал я. Я нее были слегка вьющиеся волосы. Каштановые волосы. Она была тихая, но не из тех, кого не замечают: так уж она была устроена и сложена. Золотисто-коричневые глаза ее смотрели поверх меня, а то бы я подумал, что она меня рассматривает.
Она ответила не сразу. Была в ней какая-то неуверенность, которая очень не шла ей. Я ждал, пока она заговорит. У меня почему-то комок подкатил к горлу. Понимаете, она была молода и она была прекрасна. Вся жизнь должна была лежать перед нею: возможно, чудесная жизнь. Всегда есть что-то немного печальное в молодости и красоте при любых обстоятельствах, не правда ли?..
— Вы собираетесь уходить? — сказала она. Это был наполовину вопрос, наполовину утверждение тихим, чуть нетвердым голосом.
— Я этого не говорил, — возразил я.
— Да, — согласилась она. — Но это говорят другие… И ведь это правда?
Я ничего не сказал. Она продолжала:
— Так нельзя. Вам нельзя бросать их. Вы им нужны.
— Мне здесь нечего делать, — сказал я. — Все надежды напрасны.
— А вдруг окажется, что не напрасны?
— Этого не может быть… не сейчас. Мы бы уже знали.
— Но если они все-таки оправдаются? А вы все бросили и ушли?..
— Вы полагаете, я не думал об этом? Мне здесь нечего делать, говорю я вам. Я был чем-то вроде наркотика, который впрыскивают больному, чтобы хоть немного продлить его жизнь… не вылечить, а именно отсрочить смерть.
Несколько секунд она молчала. Затем она проговорила нетвердо:
— Жизнь прекрасна… даже такая. — Она едва владела собой.
Я не мог выговорить ни слова.
— Вы можете не дать нам умереть. Всегда есть шанс… просто шанс, что что-нибудь случится, даже сию минуту.
Я уже сказал, что думаю, об этом и не стал повторяться.
— Это так трудно, — проговорила она, словно сама себе. — Если бы только я могла видеть вас… Но, конечно, если бы я могла видеть… Вы молоды? Голос у вас молодой.
— Мне около тридцати, — сказал я. — И я очень обыкновенный.
— Мне восемнадцать. Это был день моего рождения… день, когда пришла комета.
Я не мог придумать, что ответить. Любые слова были бы жестокими. Пауза затянулась. Я видел, как она стискивает руки. Затем она уронила их; костяшки пальцев у нее побелели. Она шевельнула губами, чтобы заговорить, но ничего не сказала.
— Ну что? Что я могу сделать? — спросил я. — Продлить это еще немного?
Она закусила губу, затем сказала:
— Они… они говорят, что вы, наверно, одиноки. Я подумала, что если бы… — Ее голос дрогнул, костяшки пальцев побелели еще сильнее. — Если бы у вас кто-нибудь был… я хочу сказать, если бы у вас был кто-нибудь здесь… вы… вы бы, может быть, не ушли от нас. Может быть, вы остались бы с нами?
— О Боже, — сказал я тихо.
Я глядел на нее. Она стояла очень прямо, губы ее слегка дрожали. У нее должны были быть поклонники, жадно ловившие тень ее улыбки. Она была счастлива и беззаботна, а потом к ней пришло бы счастье в заботах. Ее ждали жизнь, полная очарования, и радостная любовь.
— Вы ведь будете добры ко мне, правда? — сказала она. — Понимаете, я никогда еще…
— Замолчите! Замолчите! — оборвал я ее. — Вы не должны говорить мне такие вещи. Пожалуйста, уходите.
Но она не уходила. Она стояла и глядела на меня невидящими глазами.
— Уходите же! — повторил я.
Она была прямым укором, и я не мог вынести этого. Она была не просто собой. Она была тысячами тысяч погибших юных жизней.
Она подошла ближе.
— Что это, вы плачете? — спросила она.
— Уходите. Ради Бога, уходите! — воскликнул я.
Она постояла в нерешительности, затем повернулась и ощупью направилась к двери. Когда она выходила, я сдался:
— Можете сказать им, что я остаюсь.

**********

Я спрашивал себя, сколько женщин сказали бы: «Возьми меня с собой», когда она сказала: «Останься с нами»?
И я даже не знал ее имени.