Сомнение

Фугато полифонии философских линий этой истории, пожалуй, может поставить в тупик кого угодно, столь много скрыто Рюноскэ за сёдзи. Открыть их и доверено ЛИШЬ ВДУМЧИВОМУ ЧИТАТЕЛЮ. Поверхностное чтение лишь даст вам лишь историю, но не дась ответов на многочисленные вопросы, что естественно возникнут. А потому прежде чем открыть невидимое, что спрятано за непроницаемыми сёдзи, необходимо знать сюжет, за видимой простотой которого скрываются те малозаметные акценты, которые и выставил приоритетно сам автор.

Что далее ждёт читателя? Конечно, рассказ непрошенного посетителя, который, со всей учтивостью открыл перед сэнсэем свою душу. Рюноскэ же, ещё до визита гостя, до самой истории, описывая атмосферу пространства (не хочется писать банально - комнаты), уже даёт свою оценку того, что будет.

Изображение божества Канон в Японии столь распространено и столь разнообразно, что может быть приравнено к христианской Богоматери.

Богиня Каннон – одна из известнейших и почитаемых божеств не только в Японии, но и во всей Азии. Она – богиня сострадания, спасительница всех живых существ, присматривающая за ними в нескольких мирах. В сутрах говорится, что благодаря молитвам ей можно выйти невредимым из огня, морской пучины, спастись от убийц и злых демонов, из оков и из рук разбойников. Тот, кто искал спасения, непременно обращался к ней. Она также даровала женщинам удачное зачатие и роды и считалась покровительницей животных.
Имя Каннон (観音) состоит из двух иероглифов – 観 «видеть» и 音 «слышать». Таким образом, Каннон – это та, кто видит и слышит всё, ведь её задача – спасать всех, кто находится в беде. Раньше бодхисаттву звали Кандзэон (観世音) – тот, кто исследует (観) мир (世) и всё слышит (音), или же Внимающий звукам мира. Позже этот вариант и сократился до "каннон".
Потому и всё, что далее поведает посетитель, находится под недремлющим оком многорукой Каннон. Удержусь здесь от дальнейших пояснений и изложу лишь кратко суть самой истории, что страшна, как ад.

Но ведь сэнсэй выслушивает гостя лишь РАДИ ПРИЛИЧИЯ!
РАЗВЕ МОГ ОН ДАТЬ СОВЕТ?
ДУША СЭНСЭЯ ЗАКРЫТА К ГОРЮ ЧУЖОМУ, а, значит, и не учитель он!!!

Конечно, читатели, далее будут ждать самой истории, её краткого пересказа, НО ЛУЧШЕ ПРОЧТИТЕ САМИ. Мне же видится задача лишь в том, чтобы выставить главный скрытый акцент этого повествования, да и лишний раз поразмышлять: ведь недаром же я несколько дней, после прочтения, сомневался в правильности
своего понимания этого очень непростого рассказа. Впрочем, вряд ли вы найдёте у Рюноскэ простые истории, не дающие пищу разуму.

Финал истории Накамура Гэндо писатель нам даёт, хотя нет даже намёка на дальнейшую судьбу, что его ожидает. Но догадаться несложно, ведь он - САМ ОБРАЗЕЦ НЕВЕРИЯ. Изображение "Ивовой Каннон" неотступно молча говорит о КАРЕ ЗА НЕВЕРИЕ. Без веры человеку плохо и это общеизвестно. Но ведь в рассказе сразу два неверующих, не желающих не только обратиться с мольбой к Каннон, но и быть сострадательными друг к другу. Сэнсэй такой же неверующий, а потому и душа его пуста.

Рассказ, конечно, можно было бы причислить к разряду нравоучительных, если бы не тот ответ, что дал Акутагава Рюноскэ в рассказе "СЧАСТЬЕ". Читайте эти два рассказа подряд и воспринимайте их воедино. Нам неведом тот ответ, что может прийти свыше.

1 часть ( для узкого круга друзей)

Представьте себе литературный ад: в одиночестве одной комнаты сошлись гг Палаты №6 Чехова, Чёрный человек Есенина, Отец Сергий Толстого и Свидригайлов из ПиН Достоевского.
Хорошая компания, не правда ли?
Комната темна и тепла, как теплота в ладошке у ребёнка, что-то поймавшего в траве и не решающегося открыть её: зелёная травка виднеется, листик, усик чей-то, ножка и крылышко сизое.
Окажешься в такой комнате ( а рассказа на это и рассчитан), и слышишь эти шаги-разговоры во тьме, и боишься шевельнуться: только бы не заметили!
Но тут наша совесть что-то случайно роняет на пол. На меня оборачиваются голоса..

Это один из самых страшных рассказов Акутагавы.
Чем он страшен? В нём нет чудовищ, но есть чудовищность жизни ( у меня есть хороший друг, который не верит в чудовищ, но однажды он взял меня за руку и привёл.. в их логово), которая может нежданно приблизиться к нам своим искажённым и тёмным лицом, и мы в ужасе узнаем в этом лице — себя, узнаем не сразу, какое-то время мы будем считать это чудовищем, словно в отражённом вечере окне, где сквозь нас и нами прозрачно накренился грозный пейзаж войны за нашими плечами или иная катастрофа и ужас.

В воздухе колосится февральский снег. Подхожу к тёмному окну, словно к чёрной глади пруда, наклоняюсь, и вижу не чудовище, а.. себя.
Вижу свою душу и мерзкие сумерки в ней далеко, во все концы света, как сказал бы Гоголь.
Ничего больше не заслоняет этой бездной во мне от звёздной бездны надо мной, так ужасавшей Паскаля.
Душа лишилась своей голубой и нежной атмосферы с кроткими облаками искусства, любви и семьи, защищавших ранее её от от звёздного ужаса, со всей яростью навалившейся теперь на душу, пронзая её бездну до самого дна.
А есть ли это дно?

Говорят, что лишь в падении, крылья цветут и расправляются как никогда.
В падении в самый тёмный разврат, любовь, отчаяние и сомнение, тем они и искушают человека, ангела, бога, что в падении они на миг чувствуют себя целиком, мыслят себя со всех сторон, разом.
Быть может, именно в падении ангела, бога ли.. впервые в мире родилась мучительная мысль о человеке?
Падающее на заре в ночь крыло ангела похоже на залиловевшую сакуру…
И кто выдумал все эти лживые крылья ангелов за спиной, с маниакальным усердием Доктора Моро, пересаженные на картинах Возрождения несчастным людям от… ещё более несчастных куропаток, уток, лебедей?
Вот живёт семья, за её плечами, нежные и хрупкие декорации общественного счастья, достатка: хороший дом, работа, улыбки по утрам.
Но смогут ли эти крылья выдержать настоящее испытание, сорвавшись в бездну?
Как там у Блока? «Дома росли как желания». А у Акутагавы наоборот: дома падают от желания. Мир падает.

Человек, узнавший в себе чудовище, робко подходит к тёмному омуту окна: рябь тенистой листвы на поверхности колыбелит звёзды.
Если бы мы в этот миг взглянули на него взором ангела, то увидели бы как человек ( тело) подходит к тёмному пруду вместе с грустным и уставшим животным с добрыми глазами; как писала Андрей Платонов: душа человека — неприличное животное.
Быть может нужно признать чудовищность мира и естественное чудовище в нас? Просто не нужно противопоставлять его человеку, как это делает гг рассказа.
Чудовище, как милый и бездомный зверь ( ни земля, ни ад, ни рай — его не принимают), тоже, чуточку человек.
Цветаева писала Пастернаку: Ты получишь в руки, странное, грустное, дремучее, певучее чудовище, бьющееся из рук.

Ноги человека, синим языком, лижет вечерний прибой: это тоже чудовище, уставшее и бесприютное.
Тёмная душа человека участливо и робко протянулась мордочкой к синей волне.
Они родственны. Их не нужно бояться, чураться. 
Да, иной раз они могут убить человека, даже.. целую звезду, и не заметить этого: они живут по ту сторону жизни и смерти… они гостеприимны, страшно гостеприимны: гг рассказа приглашён к ним.. навсегда.

Человек заглянул в омут окна. Мир сладостно накренился за спиной: тёмный вес прохладной ночи за плечами; в окно капнула слеза… словно окно было внизу, а человек, вверху.
Разводной, улыбчивый круг светлого лица.
Грустный круг, похожий на раненую луну.
Вот пальцы отразились с правого края окна: похожи на уставшую, тростниковую траву возле пруда.
Как там у Паскаля? — Сердце человека перед звёздной бездной — мыслящий тростник.

Если смотреть на это глазами.. не совсем человека, а уставшего животного в нём — души, то мы увидим простёртое возле тёмного пруда, ангела без сознания: на его лице пробивается щетина: это пальчики шевелятся словно бы от порыва ветра..
Человек шёпотом произносит в отражённые звёзды и своё полупрозрачное, звериное лицо: я, убийца!

2 Часть ( песнь Леры — спойлер)

У каждого из нас есть свой чёрный человек, приходящий по ночам, читая нам «мерзкую книгу нашей жизни».
И если у Есенина это был мужчина, то у Акутагавы — женщина ( Акутагава экзистенциально развивает эту тему, описывая шизофрению чч, приходящего… к самому себе).
И что самое страшное, от этой женщины не убежишь, не запрёшься на железные двери: она чудесным образом пройдёт сквозь них.
Неужели она… призрак? А разве не призрачной была жизнь, дорогой мой герой рассказа?

Религия не так расслышала слова измученной и уставшей природы о «вечной жизни», как бы по детски мстя ей за что-то.
Природа.. улыбнулась на эту месть единственно возможным бытием после смерти: спиритуалистичностью нашей совести, в которой по ночам мерцают голоса замученных и убитых нами чувств и людей.
Этот мир населён убийцами, как сумасшедший дом — безумцами.
Все в нём убивают кого-то или что-то: бог — человека, человек — бога, другого человека, себя, нечто нежное в себе или в мире…
Просто не каждый сознаётся, что он убийца.

Меня тоже мучает сомнение и совесть: я столкнулся в своей жизни с мучительным выбором эвтаназии.
У Акутагавы проблема эвтаназии поднята на экзистенциальную высоту… мучающегося в бессильном мире, бога, и.. человека.
У меня была иначе. Но в то снежное утро для меня рушился мир, умирал бог и редкие люди на улице заносились февралём.
Я шёл в ветеринарную клинику, прижимая к груди своего умирающего кота, не сдерживая слёз.
Всю ночь пролежал с ним на полу, почти обнажённый, разговаривая с ним, прося у него прощения за вчерашнюю ссору, и не только ссору…

Внезапно ослепшим и притихшим, пригнувшимся к полу, словно что-то неумолимое давит на него в мире, он с трудом прыгнул ко мне по привычке на постель, и тёплым, влажным носиком ткнулся мне в лицо, ища защиты от обрушившегося на него безумия мира.
А я ничем не мог ему помочь. Я, с образованием ветеринара.
Вынести его мук я не мог. Не мог и убить его.
Если честно, был бы рад тогда, если бы кто-то убил мир и всё кончилось разом.

Акутагава бессознательно совмещает рассказ Толстого Отец Сергий и Чёрного человека Есенина: одна комната и два голоса в сумерках.
Огонёк свечи горит… в тёмном воздухе, нет-нет да вспыхнет ладонь незнакомца, тоже, похожая на дрожащее пламя свечи.
Впрочем.. ладони не было. Это моя фантазия.
Просто.. в этой комнате в далёкой Японии начала века, был и я.

Я видел на стене картину с изображением Ивовой Каннон — буддийской богини милосердия.
В конце рассказа, пламя свечи вздрогнуло, и как бы приподнялось на цыпочки, вытянув и выгнув грудь на вдохе — так делают люди в муке отчаяния -, и закрыла лицо ладонями, с веточкой ивы меж пальцев.
Впрочем, мне это тоже могло показаться, и это вздрогнула ладонь незнакомца во тьме.

Жил в Японии известный знаток этики.
Читал лекции в разных городах: многие к нему прислушивались как к святому отшельнику.
Его размеренную жизнь, исполненную мудростью веков, не нарушали сомнения..
И вот, в один из вечеров, к нему в дом вошёл незнакомец, его почитатель, и рассказал историю своей жизни.. своего ада.
И размеренная жизнь просветлённого человека, так талантливо прятавшегося от звёздного ужаса за умными книгами и мыслями мёртвых людей, рухнула: как от землетрясения, рухнула мудрость веков, само время остановилось и его не стало.

Голос во тьме рассказал историю одного чудовищного землетрясения, разрушившего его жизнь.
Акутагава описал не чудовищное землетрясение в Японии 1923 г ( что ужасно, рассказ возможно основывается на реальный случай), но безумный в своём трагизме случай эвтаназии в аду, бывшего миг назад — раем.

Жила молодая семья. Муж  и жена. Радовались жизни, разумеется, были маленькие ссоры, куда же без них.
В этом смысле даже маленькая ссоры может быть адом, если человека вдруг не станет, и целый мир, настоящее, прошлое и грядущее, как бы повиснут на этой колючей проволоке созвездий и ссоры, мимолётной разлуки души.
Происходит землетрясение. Рушится дом, погребая под собой жену.
Мужчина, как неприкаянная и бесприютная в мире душа, мечется по руинам природы.. ищу свою любимую.
Тихий голос среди руин и сумерков жизни, пробивается к свету надломленным цветком.

Акутагава переносит стихию природы на стихию души, страстных чувств, после которых порою дом ходит ходуном, как при землетрясении и падают с полок, стола — посуда.
Стихии равноправно и страшно сближаются в какой-то спиритуалистической психосоматике: человек, тёмное движение его онемевших в природе крыльев, простираются дальше его плоти, не так ли?
Знакомо ли вам это чувство, когда в гневе и страсти, выходя из себя ( вот уж меткое и инфернальное понятие: куда выходим? есть вне нас то, что нас темно подхватит, словно бы узнав что-то древнее?), мы говорим порою себе и любимым страшные, жестокие слова?
Боимся ли мы, что они внезапно сбудутся?
Понимаем ли мы, что природа тайно участвует в нашей любви и гневе?
Представьте себе, что ваша самая порочная или жестокая мысль, вдруг овеществилась в виде некоего зверя или тёмного жеста природы, словно в кошмарном сне, при людях, ваших друзьях, с улыбочкой ласкаясь к вам, ходя возле них?
Было бы вам стыдно и страшно?
Как хочется в ссоре, беззвучно и нежно, как во сне, выломать дверь ( она замерла за спиной, накренившись в воздухе раненым крылом), подбежать к затихшей в слезах на постели любимой, склонится над ней и обнять… а за плечами и окном, как тёмные крылья уже сгущаются грозовые тучи.

Итак, муж бросается на колени, обнимая жену на руинах рушащегося мира: так душа обнимает своё тело после смерти.
Всё самое страшное вроде бы уже позади: небо так близко и ясно, словно ничего и не произошло. Ласково трепещет листва.
Но как раз в это время начинается ад. Жизнь начинается, вскрывая в людях бездны, полоснув по телам их и прошлому — острым крылом: ангел мечется по руинам мира, взявшись за голову.
\Женщину невозможно вытащить из под обломков ( дивный и страшный символ быта женщины в прошлом: бытие превратилось в быт, и бытие бунтует).
Как это безумно и страшно: ещё утром, женщина, возможно, ласково прикасалась к этой стене, улыбаясь, смотрела на небо, мечтала о чём-то.. и теперь эта стена — затмило небо и целый мир, придавив её к земле.

Ад разгорается. Дом разгорается ( питаясь адом прошлого отношений мужчины и женщины), и огонь подступает к несчастной женщине, словно зверь, ласково так, алым язычком робко лижет ей ноги…
На это невозможно смотреть. Читать это — больно!
Это похоже на самый страшный и самый верный, забытый апокриф мифа об Орфее и Эвридике: землетрясение в пещере и.. обернувшийся Орфей, и его сомнение в жизни, ощущении себя и любимой ещё когда они были так близки к свету от выхода из пещеры.

Чтобы вы сделали на месте этого… несчастно ангела, мужа?
Голос во тьме погас. Знаток этики обратил внимание, что у говорящего нет на руке мизинца.
Палец, похожий на лучик… просто что-то заслонило  этот луч у основания и поток света погас.
Так и человек может погаснуть. Мир может погаснуть…
Смех в темноте.. с достоевщинкой.
В глазах незнакомца что-то безумное, грустное: щетина на лице, похожая на осеннюю траву возле пруда.
Окно зарастает солнцем и утренним ветром.
После прочтения рассказа страшно молчать.
Ещё более страшно сознавать своё одиночество в комнате.
Хочется произнести вслух что-то сокровенное, страшное, что я скрывал от друзей и даже себя: я — убийца, чудовище!

Ибо в призрачном доме
Сем — призрак ты, сущий, а явь —
Я, мертвая… Что же скажу тебе, кроме:
— «Ты это забудь и оставь!»

Ведь не растревожишь же! Не повлекуся!
Ни рук ведь! Ни уст, чтоб припасть
Устами! — С бессмертья змеиным укусом
Кончается женская страсть.

Уплочено же — вспомяни мои крики! —
За этот последний простор.
Не надо Орфею сходить к Эвридике
И братьям тревожить сестер.

Марина Цветаева

Герберт Джеймс Дрейпер - Орфей и Эвридика