Гарри Поттер и Методы рационального мышления

Смотри, здесь всё дело в восприятии масштабов, понимаешь? В мире очень много растений, если они неразумны, то это не имеет значения, но если растения столь же разумны как и мы, то с этической точки зрения они важнее, чем все люди на Земле вместе взятые. Сейчас твой мозг, конечно же, не может понять это на интуитивном уровне, потому что он не воспринимает масштаб. Например, если опросить три разные группы жителей Канады, сколько они готовы пожертвовать, чтобы спасти две тысячи, двадцать тысяч, или двести тысяч птиц от смерти в нефтяном пятне, выяснится, что первая группа в среднем будет согласна заплатить семьдесят восемь, вторая — восемьдесят восемь, а третья — восемьдесят долларов. Практически одинаково, другими словами. Это называется «пренебрежение масштабом». Твой мозг представляет одну птичку, пойманную в ловушку масляного пятна, и именно эта картина определяет, сколько ты заплатишь. Но никто не может вообразить даже две тысячи чего угодно, поэтому все числа отправляются прямиком в утиль. А теперь подумай о сотнях триллионов разумных растений с учётом этой предвзятости, и ты поймёшь, что это возможно в тысячу раз более важно, чем всё человечество вместе взятое...

— Директор, — торжественно провозгласил Гарри, — я предпочитаю, чтобы обо мне не судили по моим врагам. Каким-то образом, даже посреди всего шипения и тиканья, воцарилась тишина. Получилось даже Глубже и Мудрее, чем Гарри планировал. — Это звучит очень мудро, Гарри... — медленно произнёс директор. — Я бы хотел... чтобы обо мне судили по моим друзьям. Горечь в его голосе только усилилась. Гарри спешно порылся в голове в поиске ещё одной Глубокой Мудрости, которая бы смягчила неумышленный удар... — А может быть, — тихо сказал он, — враг определяет гриффиндорца, друг определяет пуффендуйца, и цель определяет слизеринца. Я точно знаю, что всегда, в каждом поколении, учёного определяет загадка. — На жестокую ношу ты обрекаешь мой факультет, Гарри, — боль из голоса директора никуда не ушла. — Теперь, когда ты это сказал, я вижу, что меня и впрямь во многом сформировали мои враги. Гарри снова посмотрел на руки, лежавшие на коленях. Сейчас, похоже, лучше всего будет промолчать. — Но ты всё-таки ответил на мой вопрос, — тихо, словно самому себе, пробормотал Дамблдор. — Я должен был догадаться, в чём ключик к душе слизеринца. Ради цели, всё ради своей цели; и её я знаю, но вот почему... Некоторое время Дамблдор смотрел в пустоту, потом выпрямился, и его взгляд снова сфокусировался на Гарри. — А ты, Гарри, называешь себя учёным? — в голосе директора проскользнула тень удивления с лёгкой примесью неодобрения. — Вам не нравится наука? — устало уточнил Гарри. Он надеялся, что у Дамблдора более положительное отношение к этой стороне магловской жизни. — Полагаю, для лишённых палочек она полезна, — нахмурился Дамблдор. — Но характеризовать себя этим термином мне кажется странным. Разве наука важнее любви? Доброты? Дружбы? Наука ли вызывает твою симпатию к Минерве МакГонагалл? Разве из-за науки ты заботишься о Гермионе Грейнджер? К науке ли ты обращаешься, пытаясь разбудить тепло в сердце Драко Малфоя? Знаете, грустнее всего то, что вы, наверное, думаете, будто выдали только что какой-то невероятно мудрый и сногсшибательный аргумент. А теперь как бы так составить возражение, чтобы оно тоже прозвучало невероятно мудро... — Вы не когтевранец, — со спокойным достоинством вскинул голову Гарри, — и поэтому вам, возможно, не приходило на ум, что уважать истину и искать её каждый день своей жизни — тоже акт добродетели. Директор вздёрнул бровь, а потом вздохнул. — Откуда столько мудрости в столь юном возрасте? — с лёгкой грустью молвил старый волшебник. — Конечно, она тебе ещё пригодится.

Экономика мира волшебников совершенно отделена от магловской, здесь даже понятия не имеют об арбитражных операциях. В экономике маглов, которая гораздо больше, курс золота к серебру постоянно колеблется, и всякий раз, когда он отличался бы на пять или более процентов от соотношения веса семнадцати сиклей к одному галлеону, золото или серебро вымывалось бы из экономики волшебного мира до тех пор, пока поддерживать постоянный курс не становилось бы невозможным. Принести тонну серебра, обменять на сикли (заплатив 5%), обменять сикли на галлеоны, отнести золото в мир маглов, обменять на серебро, которого станет больше, чем в начале операции, и повторить всё сначала.

Вроде бы в мире маглов соотношение серебра к золоту составляет 50:1. В любом случае, не 17:1. Вдобавок, серебряные монеты меньше золотых.

Но, опять же, Гарри стоял в банке, работники которого в буквальном смысле помещали деньги в хранилища, оберегаемые драконами; в банке, в который нужно идти и брать деньги из собственного хранилища всякий раз, когда захочется их потратить. Очевидно, что тонкости регулирования рыночной эффективности были им тоже недоступны. Гарри хотел было отпустить едкое замечание о грубости такой финансовой системы…

Вот только она лучше магловской.

С другой стороны, какой-нибудь биржевой игрок мог бы захватить волшебный мир за неделю. Гарри запомнил эту мысль на случай, если у него кончатся деньги или выдастся свободная неделька.