
В поисках Скандинавии
Pandych
- 357 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
Где-то мне казалось, что автор выразил мои самые личные мысли, а где-то я совершенно не могла его понять. И всю книгу меня не отпускал вопрос - это автобиографические заметки или талантливое перевоплощение писателя в человека, который сознательно стал одиноким в большом городе в Швеции на берегу Балтийского моря.
Главный герой, овдовев, так организует свою жизнь, чтобы самым близким общением стал еле слышный обмен приветствием с двумя-тремя постоянными посетителями городского парка. Год идет за годом, и сезоны мало влияют на самого героя, однако они влияют на город и людей, с которыми на улицах может столкнуться наш герой.
Превосходно выраженное автором ощущение полной духовной свободы, полной самостоятельности мысли - прекрасно как последний аккорд "Лунной сонаты". Друзья обязательно влияют на нас. Любой разговор требует подчинения внешнему ходу беседы. И только одинокий человек обретает подлинную свободу мысли. Но что за темы занимают автора этих заметок? Больше всего его интересуют люди. Его занимают случайные эпизоды, свидетелем которых он становится. Рассказчик этой истории по профессии писатель и автор пьес. Случайные наблюдения находят отражение в его работе.
Рассказчик оказывается нетерпим к реальной жизни. Так ему невыносима мысль о любой совместной жизни из-за уродства, которое обязательно примешается к абстрактной красоте его видения. Но и без близкой ему культуры, без соответствующего взгляда, идущего навстречу прохожего - мир стал бы невыносим для рассказчика. И вот он прячется в съемных комнатах и выстраивает хрупкий каркас своей идеальной жизни.
Эта книга необыкновенна интересна как эссе об одиночестве и человеческой душе это одиночество переживающей. Кажется, эта одна из тех историй, которые здорово перечитывать раз в десять лет, чтобы свериться, а как текст отзывается на этот раз.

Этот крошечный роман - откровение, обязательное к прочтению пособие для людей заблудших, запутавшихся в паутине рутины, ломающихся под гнётом каждодневной суеты в круговерти толпы, чуждой их мировоззрению и миропониманию. Это больше, чем просто книга, больше, чем история, художественно изложенная. Это - лекарство, вкус которого чуть замораживает и обволакивает рот белой пеленой, но порцию которого ты жаждешь, не сомневаясь в его чудодействии, приятном и отдающим мелом и ноткой чего-то неземного, дотоле неведомого, но вожделённого после растаявшей на языке порции. И пока ты пьянеешь от первой ложки, автор-эскулап бережно укладывает тебя на белые простыни, укрывает потный лоб холодной повязкой, протягивая ещё одну ложку панацеи, вкус которой одурманивает вдвое пуще первой, отрывает тебя от тяготеющей земной обыденности и уносит далеко-далеко...
Здесь переплетаются тонны размышлений, но размышлений не удручающих, с пасторалью, с красивейшими пейзажами Швеции. Из-за мягкости структуры текста предложения вальсируют, вальсируют перед глазами и растворяются в цельной картинке, и читатель, уже не властный над собой, становится заложником букв, на которые всего несколько секунд назад был направлен его взгляд.
Разбавить свои пространные впечатления освещением сюжета было бы чистейшим святотатством - оскорблением автора и его труда. Даже дерзни я осквернить святыню - мне не удалось бы этого сделать. Ведь сюжета как такового нет. Есть некий господин N, с его прошлым и настоящим, с его отрешённостью и свободой в одиночестве, с дрожью заглядывающего в прошлое, в ретроспективу своей жизни, но умиротворённого настоящим - свободным от прогорклого «тогда». Есть его размышления, его существование, события жизни по порядку описанные, но, словно оторванные друг от друга, оторванные бесконечными думами, составляющими большую часть романа. И именно под их волнами в глубине чернеющей синевы тонет читатель, бросившийся, отдавшийся власти стихии.

Вот что такое, в конечном счете, одиночество: закутаться в шелковый
кокон своей души, обратиться в куколку и ждать превращения, а уж оно не
преминет наступить. Пережитое служит тебе пищей, да и к тому же в силу
телепатии ты живешь жизнью других людей. Смерть и воскрешение, новая
школа для нового, неведомого бытия.
В одиночестве, наконец, ты сам себе господин. Никто не контролирует
твоих мыслей, а, стало быть, чужие вкусы и прихоти не давят более на
тебя. В этой заново обретенной свободе расцветает душа, и наполняет ее
отныне умиротворенность и тихая радость, чувство уверенности и полной
ответственности за себя

Первое, к чему побуждает одиночество, – это разобраться с самим собой и со своим прошлым.

И еще одно благо даровало мне одиночество: я сам распоряжаюсь отныне моим духовным пайком. Мне нет больше нужды лицезреть врагов в своем доме, за семейным столом, и молча выслушивать, как они поносят все самое для меня святое; и я не обязан у себя в квартире внимать звукам музыки, которой не выношу; точно так же избавлен я от необходимости повсюду натыкаться на газеты с карикатурами, высмеивающими моих друзей, а порой и меня самого, и свободен от обязанности читать книги, которые не ставлю ни в грош, да еще и ходить на выставки и восхищаться живописью, которую презираю. Словом, я хозяин своей души во всех случаях, когда человек имеет на это право, и я сам решаю, что мне любить, а что ненавидеть.














Другие издания
