Бесконечная шутка

Хэл, пусть и пустой внутри, но не тупой, про себя рассуждает: то, что считается крутой и циничной трансцендентальностью над сентиментальностью, — на самом деле какой-то страх быть человеком по-настоящему, ведь быть человеком по-настоящему (по крайней мере, как он это представляет) — это, наверное, неизбежно значит быть сентиментальным, и наивным, и склонным к соплям, и вообще жалким, быть в каком-то основном внутреннем плане инфантильным, быть каким-то странным на вид дитем, которое анакликтически ползает по карте мира с большими глазами на мокром месте и мягкотелой конституцией, огромным черепом, фонтаном соплей. Что среди прочего в Хэле, наверное, действительно американское — это как он презирает то, без чего на самом деле одинок: вот это отвратительное внутреннее «Я» с недержанием сантиментов и потребностей, что скулит и корчится под крутой пустой маской, ангедонией.

То, что нельзя увидеть, услышать, потрогать или понюхать: ладно. Еще
ничего. Но то, что даже почувствовать нельзя? Потому что именно это он чувствует, когда пытается понять, к чему реально обращать молитвы. Ничего. Он говорит, что когда пытается молиться, ему представляется, как мозговые волны, или как это назвать, летят и летят, и ничто их не останавливает, летят, летят, излучаются типа в самый космос, и за него, и все летят, и не достигают Ничего, не говоря уже о Ком-то с ушами. И даже совсем не говоря о Ком-то с ушами и Кому не насрать.