Рецензия на книгу

• 

  Аноним3 апреля 2011 г.

  - Но зачем отправляться от мысли? - нетерпеливо прервал Бернар. - Если вы отправитесь от хорошо изложенного факта, мысль сама вселится в него. Если бы я писал "Фальшивомонетчиков", я начал бы с фальшивой монеты, той монетки, о которой вы только что говорили... вот она.
  Говоря это, он вынул из жилетного кармана десятифранковую монету и бросил ее на стол.
  

  • Слышите, как она хорошо звенит. Почти так же, что и другие монеты. Можно побожиться, что она золотая. Я попался на ней сегодня утром, так же, как попался, по его словам, лавочник, который мне ее вручил. У нее нет нужного веса, мне кажется; но она блестит и звенит почти совсем как настоящая; снаружи она позолочена, так что стоит все же несколько больше двух су, но она стеклянная. После долгого употребления она станет прозрачной. Нет, нет, не трите: вы мне обесцените ее. И сейчас она уже почти просвечивает.

  
  Мне казалось, это та книга, о которой можно и захочется написать крупную, действительно толковую рецензию. Но я читала главу за главой, а в ежедневнике все еще не было записано ни одной мысли, вот я прочитала книгу - а на бумаге и в голове всё еще пусто.

  Мне очень понравилась эта книга. - Это всё, что я могу сказать.
  Это роман, который написан замечательным языком, роман, в котором обилие серьезных поднимаемых вопросов сочетается с занимательным сюжетом. Персонажи не персонажи, они совершенно живые; причем живые постольку, поскольку характеры автором вывернуты наружу (во всяком случае, так их воспринимаю я, читатель из двадцать первого века), нутро видно как на ладони. У Жида взрослые и подростки искренне любят и как дети стесняются этого, боятся безответности; одни женщины обладают абсолютной добродетелью, терпением и смирением, в иных же есть быстрый ум, но вместо души черная дыра; дети жестоки, способны не только на мелкие и крупные провинности, но и на убийство; а какой-то ребёнок оказывается совершенно другим, особенным. Всё это разом и еще множество мелочей есть и в нашей жизни, оно существует, но мы не видим этого. Кроме того, возникает правильное ощущение, что случайность, совершенная мелочь и, что важно сейчас для меня, простое смущение/страх/предрассудки в общении с человеком могут изменить всё, вообще всё, всю жизнь и всего тебя.

  Жид поразительно умело пользуется текстологическими приёмами, это производит сознательное/несознательное впечатление, но не кажется неестественным или избыточным.
  Меня покорило, что Эдуард пишет с одной стороны произведение (по сути почти роман) в романе - свой дневник. С другой стороны он пишет роман "Фальшивомонетчики", который, собственно, мы и читаем, потому что о полной соотнесенности сюжета Эдуардовского романа и жизней Жидовских героев в тексте сказано прямо. И вдруг на последней странице оказывается, что нет, Эдуардовские "Фальшивомонетчики" не тянут, они абсолютно авторские, подчиненные авторскому сознанию

  
  

  Не притязая давать фактам исчерпывающее объяснение, я все же не хотел бы приводить их без достаточной мотивировки. Вот почему я не воспользуюсь для моих "Фальшивомонетчиков" самоубийством Бориса; мне стоит большого труда понять его. Кроме того, я не люблю фактов из газетной рубрики "Происшествия". В них есть что-то непоправимое, непререкаемое, грубое, оскорбительно реальное... Я согласен, чтобы реальность подтверждала мою мысль, доказывала ее, но я решительно не допускаю, чтобы она ей предшествовала.

  
  тогда как нарратор Жидовских "Фальшивомонетчиков" в главе-отступлении (II часть, VII глава), полностью посвященной акту написания романа, говорит, что

  
  

  Путник, достигший вершины холма, садится и всматривается в даль, прежде чем продолжать свой путь, который теперь пойдет под гору; он старается разглядеть, куда же приведет его избранная им извилистая тропа, которая, кажется ему, теряется в сумраке и - так как спускается ночь - даже во мраке. Так и непредусмотрительный автор останавливается на мгновение, переводит дух и с беспокойством спрашивает себя, куда же приведет его рассказ.

  
  И дальше нарратор говорит о своих героях как о существах с собственной воле, будто бы никому не подвластной:

  
  

  Боюсь, что, доверяя маленького Бориса Азаисам, Эдуард совершает оплошность. Как уберечь его от этого поступка? <...>
  Эдуард не раз раздражал меня (хотя бы своими отзывами о Дувье), даже приводил в негодование; <...> Его поведение по отношению к Лауре, подчас столь благородное, не раз казалось мне возмутительным.
  Мне совсем не нравятся доводы, которыми Эдуард оправдывает свои поступки. Зачем он пытается убедить себя, что заботится о благе Бориса? Лгать другим куда ни шло, но лгать самому себе!
  Я нахожу в своей записной книжке несколько фраз, в которых выражено то, что я думал о нем [Бернаре] раньше:

  
  И тут же во второй части этой главы обнаруживает себя как всезнающего повествователя, он - Бог этого мира. Он объясняет читателю, что думал и чувствовал герой, почему он поступил так или иначе, каковы были мотивировки и причины. Вообще это шикарная глава, её не описать, её нужно читать.
  Жид в целом очень искусно играет точками зрения, позициями читателя. Первое время читатель максимально отстранен от героев, и при этом автор никак себя не выдает, у него еще нет собственного голоса. Потом появляется дневник, и читатель время от времени попадает в романный мир, видит его глазами Эдуарда, но автор всё еще скрывается. Кстати, интересно, исподволь уже начинает тянуться ниточка "Эдуард пишет роман, а мы его читаем", потому что в дневнике встречаются фразы, которые воспринимаются как фразы всезнающего повествователя, но никак не обыкновенного героя

  
  

  Бедный дедушка Азаис! Я убежден, что пострел околпачил его и что во всем им рассказанном нет ни слова правды. Но разве мог Жорж ответить ему иначе?.. Постараемся вывести его на чистую в

  • Она вытащила из-за пояса миниатюрную записную книжечку, приобретенную пастором четыре года тому назад, полистала ее, потом передала мне, показывая пальцем одно место.

  >


И после этого повествователь постепенно персонифицирует себя и читателя, пик этого - VII глава второй части, в которой нарратор, непосредственно обнаруживая себя, прямо обращается к читателю. Дальше всё снова идет на убыль, больше нет ни одного прямого обращения к читателю, повествователь постепенно теряет лицо, и, наконец, в последнем отрывке из дневника Эдуарда становится понятно, что он не является повествователем, его будущее произведение не будет оскорбительно реальным, в отличие от прочитанного нами романа.

Еще - для размышления на будущее - меня поразила сцена с приходом ангела к Бернару. Я не очень ее поняла, не поняла, почему зачем и как, потому что этот с небес свалившийся, видимо, в буквальном смысле, ангел появился в абсолютно реалистичном по сюжету романе (хотя когда это мешало). Потрясающая история, как будто вшитая в основной текст, как будто вставная новелла, очень легкая и мягкая.


Это со всех сторон хорошая книга. И я завидую людям, у которых еще впереди чтение "Фальшивомонетчиков" Андре Жида, я бы с удовольствием забыла её и еще раз прочитала в первый раз.